Это просто цирк какой-то! - страница 8

И вот уже торжественное открытие студии «Тринадцать метров» (я удивилась, как много людей не знают, что тринадцать метров – неизменный в течение веков диаметр манежа, но мама объяснила, что это довольно специфическое знание, а вовсе не люди такие невежественные). В зале толпилось множество тонюсеньких девочек и спортивных мальчишек, из катушечного магнитофона волнующе звучал Цирковой марш Дунаевского, который я помнила с раннего детства – с этой музыки начиналось каждое представление. Пол был устлан новехонькими, вкусно пахнувшими кожей, матами, а с потолка свисали кольца, канаты, рамки и трапеции. И я так хотела быть к этому причастной, что, улизнув в фойе, немедленно попыталась сделать стойку на руках – от щенячьего восторга и волшебного какого-то предвкушения. Разумеется, пребольно шлепнулась, треснувшись копчиком о мраморный пол, но это только прибавило мне решимости.

Вечером, когда мама с дядей Гришей пили шампанское, набрасывая план работы студии, я решительным шагом вошла к ним в кухню и, чуть живая от смущения и стеснительности, отчеканила:

– Дядь Гриш, я очень хочу у вас заниматься. Возьмите меня, пожалуйста. Готова на все. Буду очень стараться.

Конечно, он взял.

К этому моменту все мои мечты превратились в какой-то благоговейный трепет. Я вдруг поняла, что жизнь моя разделена на две неравные части: то, что хоть как-то относится к цирку и цирковым, и все остальное, малозначащее, хоть и обязательное к исполнению. Но кто ж знал, что у Невидимых Регулировщиков уже заготовлен для меня девиз, отлично работающий и сегодня: «Ничего тебе не будет просто так, детка!»

Я и вправду была готова ко всему. Кроме одного, как выяснилось: ощущать себя щенком бульмастифа среди изящных борзых и левреток.

Дело в том, что дядя Гриша последние двадцать пять лет артистической карьеры был акробатом и воздушным гимнастом – легким, почти невесомым жителем циркового поднебесья. И детей в свою студию он набрал тонких, гибких, прыгучих. Я же, увы, щедро отхватила отцовских статей: папаня мой не был двухметровым гренадером, конечно, но зато был известным оперным певцом – высоким и широкоплечим, с мощной грудной клеткой, так что даже совсем малышкой я выглядела крепенькой, «сбитой», как тогда говорили. Я совсем не была толстой, не была даже пухлой, но там, где моим товарищам хватало трех тренировок, мне требовалось пять, а то и семь – широкие и короткие мышцы растяжке поддавались с трудом, а негибкий позвоночник вынуждал бесконечно кувыркаться еще и дома, отрабатывая разные элементы. Но все равно получалось не очень: гены пальцем не расплющишь, а гены те были не только мамины.

С раннего детства знавшая пословицу про терпение и труд, которые «все перетрут», я ринулась к цели. Но тут нарисовалась другая известная пословица, про коня и трепетную лань: после нескольких непростых лет постоянной боли в мышцах и отказа от всех увлечений, кроме цирковой студии, я продвинулась на пути к цели, условно говоря, метров на восемьсот, а большинство моих товарищей за то же время, абсолютно не напрягаясь, ускакали на пару километров вперед, и догнать их мне не светило. И вот, очень трудно и болезненно, но я все-таки сумела понять: впихнуть невпихуемое, конечно, можно. Только сил, ресурса и душевных мук это потребует неоправданно много. Бывают ситуации, когда кроме искреннего желания необходимы и обязательны природные данные: баскетболист ростом в сто пятьдесят сантиметров и акробат, в котором под два метра роста и семь пудов веса, так же редки, как пурпурные единороги. Точнее сказать, их дважды не бывает в природе.

На поперечный шпагат после пяти лет регулярных тренировок мне сесть «до нуля» так и не удалось, например, а тоненькая и гибкая, как тростиночка, Лиля из параллельного класса сделала это, поспорив всего лишь на ириску, – прямо в школьном дворе, без всякого разогрева, легко и непринужденно. Банальный «мостик» я делала, только растянувшись, уже в конце тренировки, а Олежек Селиверстов мог спокойно читать книжку, поставив ступни носками вперед по обе стороны от собственной головы, практически свернувшись в кольцо. В довершение всех бед оказалось, что мои руки от природы имеют «переключенный» локтевой сустав и потому во время стойки на руках изгибаются внутрь в виде буквы «Х». Меня бинтовали, мне привязывали специальные рейки к рукам, но инвалидская моя стойка вызывала сначала молчаливое сочувствие, а потом добродушный хохот. Это и вправду было смешно: упражнение в моем исполнении получило среди студийного народа кодовое название «нестойкий икс».