Это все придумали люди [СИ] - страница 12

Мама, зная некоторую часть моей тайны, способствовала тому, чтобы иногда я могла видеться с Сандром, почти не скрываясь. О чем она думала, моя мама? Не знаю. Наверное, какое-то материнское шестое чувство подсказывало ей, что я стараюсь делать все так правильно, как могу. Я действительно старалась. Мне удалось снова начать хорошо учиться. Я даже нашла халтурную подработку — стала делать визуализации для одного американского архитектурного бюро, что привело в полнейший восторг моего папу. Он считал это очень многообещающей работой. Я в ней ничего многообещающего не видела, но за папу радовалась. Я и впрямь старалась делать все правильно.

Иногда я даже думала, что надо покончить с этими странными, ненормальными отношениями.

Я, наверное, додумала бы эту мысль до конца, если бы не глаза Сандра. Слишком много было в них ужаса. Даже если бы вдруг я стала совершенно к нему равнодушной, я и тогда не смогла бы его бросить. Нельзя бросать утопающих. Особенно, если они тонут в раскаленном масле.

Однажды я не выдержала и задала Сандру тот вопрос, который задала мне моя мама, — женат ли он. Он удивленно посмотрел на меня, потом рассмеялся.

— И ты решила, что это причина моих душевных терзаний?

Я промолчала. Вопрос показался неожиданно очень глупым.

— Нет, родная, — Сандр наклонился и поцеловал меня в глаза. — Если бы дело обстояло так, все было бы значительно, значительно проще.

Он всегда называл меня «родная» и целовал в глаза. Это казалось мне верхом чувственности.

Мы стали иногда куда-нибудь вместе ходить. Сандр прекрасно разбирался в кино, театре. Говорил о современном танце, как большой знаток. Порой у него то тут, то там проскальзывали фразы, из которых следовало, что ему знакомы не только московские постановки. И что он видел их все своими глазами.

Мы обсуждали литературу, но это оказалось довольно сомнительным удовольствием для меня. Как будто я говорила с профессиональным альпинистом о своем единственном в жизни восхождении. Я вздыхала и с новой силой бралась за книги.

Он стал дарить мне цветы. Как если бы наши отношения раскручивались задом наперед, от невозможной, немыслимой близости первых дней мы постепенно возвращались к тому, с чего следовало бы начать. Я стала лучше одеваться. Теперь, выходя утром из дома, я могла думать, что день будет или нормальным, или прекрасным.

Папа заметил обилие цветов и мой изменившийся внешний вид — и задал тот вопрос, ответ на который мама знала уже много недель назад. Я была честной девочкой. Когда он спросил: «У тебя роман?» — я, немного подумав, ответила:

— Наверное, это наиболее разумное объяснение происходящего.

Папа кивнул, но, к моему удивлению, больше никаких вопросов задавать не стал. Может быть, мама уже рассказала ему какую-нибудь убедительную историю. Может быть, он считал, что это было вне его компетенции.

Май выдался теплым и многообещающим. Наверное, все-таки дело было не в привычке или, во всяком случае, не только в ней. Просто то, что кажется совершенно безнадежным в феврале, в мае начинает выглядеть вполне перспективным.

В конце месяца, в разгар бесконечных зачетов и сдач, родители собрались на выходные к друзьям на дачу. Я ликовала. Я считала это подарком небес. Я жила в предвкушении их отъезда.

В свой первый одинокий вечер мне нужно было готовиться к экзаменам. Я честно читала учебник, писала ответы — и не помнила ничего из того, что записывала. Я знала, что он придет. Он находил меня везде. Он, наверное, достал бы меня из-под земли, если бы в этом была необходимость. Он знал, что я его жду.

Сандр пришел, но когда я увидела его, то не почувствовала никакого облегчения. Вы любите смотреть, как ваших близких пытают? Я — нет.

Он стоял в моей прихожей, высокий, со стрельчатыми арками, резными аркбутанами и тонкими нервюрами. Каменный. Сейчас это стало видно.

— Ты как себя сейчас чувствуешь? — вдруг спросил Сандр.

Это был странный вопрос. Он обычно безо всяких слов знал, как я себя чувствую.

— Нормально, — ответила я неуверенно.

— Хорошо, — сказал он.

Мы немного постояли молча. На улице полил дождь, и в прихожей стало совсем темно.