Это все придумали люди [СИ] - страница 47
Я кивнула, махнула им рукой и выбежала к лифту. Это было безусловным пределом для моей головы.
На улице, как обычно, стало немного легче, но все равно я оказалась настолько ослеплена болью, что не заметила Сандра, стоящего в тени слева от подъезда. Он поймал меня рукой и остановил, когда я уже собралась было пробежать мимо.
— Ох, — только и смогла выдохнуть я.
Он внимательно посмотрел на меня, как бы оценивая мое состояние. Потом обнял и стал гладить по голове, говоря тихое «чш-ш», как маленькому ребенку.
— Я теперь знаю, как чувствовала себя Русалочка, — пробормотала я куда-то в отворот его пальто.
— Какая русалочка?
— Которая променяла свой роскошный рыбий хвост на пару бесполезных ног ради прекрасного принца и поэтому была обречена ходить по ножам.
— У тебя был роскошный хвост?
— Нет. Но ножи, безусловно, имеют место быть.
Он усмехнулся куда-то мне в волосы.
— В таком случае, у нас некоторое несоответствие сюжету.
— Какое?
— Я тоже русалочка.
Ну да. Действительно. Я подняла на него глаза.
— Можешь объяснить мне, почему ты не принимаешь обезболивающее?
— Когда его действие кончается, куда труднее все это выносить. Значительно проще, если ты находишься в этом состоянии все время.
Все время. Окей.
— Ты монстр.
— Может быть, — улыбнулся он, — но, вообще-то, я думаю, что все дело в многолетней практике.
Многолетней. Окей. Я снова уткнулась в него лбом, потому что даже просто думать уже стало невыносимо.
— А теперь, — продолжил Сандр, — прежде, чем мы прекратим играть в русалочек и я отправлю тебя обратно, я хочу точно выяснить, где и когда я смогу тебя увидеть, чтобы мне больше не пришлось прибегать к таким радикальным способам, как сегодня.
— Отправишь меня обратно? — переспросила я. — Ты не уйдешь со мной?
— Нет.
— Почему?
— Потому что, родная моя, я точно не отвечаю за сохранность любого пространства, если я сейчас окажусь там вместе с тобой.
Хм. Пожалуй… он был прав.
— Получается, что единственное место, где мы можем встретиться, — заметила я, — это здесь. В смысле, в реальности.
— Получается, что так. Скажи, ты можешь оказаться здесь завтра?
Завтра. Небольшой нырок в убаюкивающее спокойствие пространств — и снова сюда. Welcome to hell[7].
— Я не уверена, — покачала головой я. Его руки чуть сильнее сжали мои плечи. — В смысле, я не уверена, что у меня получится выйти точно завтра. Мне было бы проще, на самом деле, если бы ты уже ждал где-то здесь. Проще будет угадать с местом и временем, если я буду идти к тебе, а не куда-то абстрактно.
— Хорошо. Тогда я буду ждать тебя завтра. Где-нибудь.
— Хорошо, — пробормотала я.
Больше я не могла терпеть ни секунды. Но, с другой стороны, у меня уже давно не было такой полной уверенности, что я нахожусь в абсолютно правильном месте.
Он понял это.
— Так, — сказал он, отстраняя меня и разворачивая в сторону подъезда. — Ну-ка быстро домой! Шагом марш!
Я очень хотела начать протестовать. Но не стала. Потому что под его напускной полушутливой сердитостью я видела сразу две причины, по которым он хотел побыстрее меня отсюда отправить. С одной стороны, я знала, что его голова должна болеть ничуть не меньше моей, несмотря на все его годы практики, и ему стоило огромных усилий делать вид, что он чувствует себя совершенно нормально. А с другой — я на своем опыте знала, что такое смотреть в глаза человека, испытывающего эту боль, и не иметь ни малейшей возможности хоть как-то ему помочь.
Поэтому я послушно направилась к двери в подъезд, набрала код и вошла внутрь. Я не стала перед этим оборачиваться. С большой долей вероятности, его там все равно уже не было.
Я попала в удачное место. Это был закат на берегу моря, зацикленный на пятнадцать минут. Каждые четверть часа солнце с головокружительной красотой погружалось в воду, а потом снова появлялось невысоко над горизонтом и снова начинало опускаться.
Мне понадобилось четырнадцать закатов, чтобы окончательно быть уверенной в своей полной уравновешенности и адекватности. Поскольку голова — естественно — здесь совершенно не болела, я сразу начала жалеть о том, что так быстро ушла от него. Как минимум, у меня была еще тысяча вещей, которые хотелось сказать или спросить. Как максимум…