Этот Левиафан, которого ты сотворил… - страница 7
— Прекратите, оба!
Доктор Сасаки и я молча стояли, сверля друг друга взглядами.
— Таро, мне кажется, вы не справедливы к господину Малану. Я верю, что он действительно радеет о безопасности своих прихожан.
Я благодарно взглянул на Мерсед.
— Даже если он и заблуждается, — добавила она. — А что до вас, господин Малан, то незачем оскорблять доктора Сасаки.
Склонив голову, я произнес:
— Прошу прощения, доктор Сасаки.
— Извинения приняты, — произнес тот.
Сам он, как я заметил, извиняться и не подумал. Впрочем, через миг это уже не имело значения, ибо доктор Мерсед сказала:
— Теперь, когда мы снова друзья… Таро, вы позволите нам вне очереди воспользоваться следующим вылетом вашего шаттла, чтобы поговорить с Левиафаном?
Договорившись о полете на следующий день, я вернулся к себе, чтобы продумать детали. Мой директор из «Сити-Америка», обитавший на Земле, удовлетворил просьбу о двухдневном отпуске. Потом я набрал номер беспола Кимбалла.
— Привет, президент Малан, — отозвалось существо.
— Здравствуй, беспол Кимбалл. Помнишь наш разговор о том, дозволено ли свалам принуждать друг друга к половому акту?
— Конечно.
— Что ж, я потолковал об этом с Левиафаном, и она попросила нас о встрече.
Беспол Кимбалл не отвечал.
— Ты еще здесь? — заволновался я.
— Ты… рассказал Левиафану обо мне? — спросил он. Конечно, то был всего лишь синтезатор речи, но в его интонации мне послышался страх.
— Я не упомянул твоего имени, — успокоил я беспола, радуясь, что все-таки не сболтнул лишнего. — Но она просила меня привести тебя к ней. Мне кажется, это хорошая возможность убедить свала, обладающего реальной властью, остановить сексуальное насилие.
Немного помолчав, беспол Кимбалл поинтересовался:
— Почему ты говоришь, что у Левиафана реальная власть?
— Потому что она первая и величайшая из всех свалов. Разве это не так? — спросил я, внезапно обеспокоившись мыслью, что меня надула мошенница.
— Она так сказала? Вообще-то мы не должны посвящать в это людей, но если она позволила тебе узреть бога, то это ее собственный выбор.
— Бога? Левиафан не бог. Она лишь… — И тут я осекся. А что мне было сказать: «Древнее бессмертное существо, создавшее целую расу разумных существ»? Хотя определению бога это и не отвечало, но все же было достаточно близко. — Беспол Кимбалл, если ты считаешь, что Левиафан — бог, тогда почему же ты присоединился к Церкви мормонов?
— А я не хочу, чтобы она была моим богом.
— Почему?
Еще одна пауза.
— Возможно, мне не следовало говорить о ней.
Поначалу встреча с Левиафаном казалась мне отличной возможностью помочь таким, как беспол Кимбалл. Теперь моя уверенность поколебалась.
— Если ты считаешь, что Левиафан представляет для тебя опасность, тогда я снимаю свое предложение.
— А ты веришь, что Бог более велик, чем Левиафан? — В его контральто звучала печаль.
— Да, верю, — только и ответил я.
— Тогда я положусь на веру в Господа и пойду с тобой.
В отличие от более крупного солнечного шаттла, который доставил меня на Центральную Солнечную станцию, в шаттле-разведчике места хватало только для двух человек. Я пристегнулся на месте второго пилота рядом с доктором Мерсед, хотя, по сути, оба мы были пассажирами, поскольку пилотирование осуществлялось компьютером шаттла.
Получив разрешение от диспетчера, компьютер раскрутил сверхпроводящие магниты двигателя Хайма[2], и мы покинули станцию.
Я наблюдал, как на мониторе сформированный компьютером образ нашего шаттла приближается к энергетическому щиту, укрывавшему нас от 15 000 000 °C и 340 миллиардов атмосфер давления. Затаив дыхание, я смотрел, как щит вытянулся, образовав выпуклость вокруг шаттла. Вскоре мы оказались как бы в пузыре, все еще связанном тонкой трубкой с щитом вокруг станции. Затем трубка оборвалась, и наш пузырь немного дрогнул, но быстро успокоился.
— Можете дышать, — разрешила доктор Мерсед, криво усмехнувшись. Я последовал ее совету.
— Это было так заметно?
Хихикнув, она просветила меня:
— Энергетический щит не может разрушиться. Это самоподдерживающаяся реакция, снабжаемая энергией окружающей солнечной плазмы.
— Ну да, однако на станции мне обычно удается не думать о том, что произойдет, если по какой-то причине он все-таки разрушится.