Этот сладкий голос сирены - страница 5

Костя сидел на кухонном табурете, положив ногу на ногу, втянув голову в плечи, сгруппировавшись, в выцветшей майке и старых брюках, какой-то особенно в этот момент неказистый, и внимательно смотрел на Горового – не потому что сомневался, Горовой это или не Горовой, просто хотел понять, что от него хотят. От него давно уже никто ничего не хотел и это его устраивало. Он работал на государственной службе, на небольшой должности, получал небольшие деньги, почти полностью уходившие на оплату квартиры, а за небольшие деньги немного и спрашивают. Каким был Горовой когда-то, Тибайдуллин плохо помнил. Так, смутный образ. Теперь же перед ним был сухощавый, светловолосый, светлоглазый мужчина, - не моложе тридцати пяти, но и не старше пятидесяти, в светлых, еще летних джинсах, легкой, летней куртке и довольно потрепанных кроссовках, впрочем, хорошей фирмы. В его глазах не было и тени беспокойства, напряжениях, вообще какой-то затаенной мысли. Он смотрел на Тибайдуллина открыто и прямо, пил не лучшего качества кофе, сваренный в эмалированной кастрюльке, прямо как в походе или строй.отряде, не выражая при этом никаких отрицательных чувств. «Как живешь? – Горовой тоже не спрашивал. И это Тибайдуллину нравилось. Он терпеть не мог такие вопросы. Говорили ни о чем и обо всем сразу. Потом Тибайдуллин даже не мог вспомнить, о чем же они говорили. Вспомнил только, что говорить с Горовым ему было почему-то интересно. Наконец, Горовой подошел к главному, к цели своего визита, и предложил Тибайдуллину сдать одну из комнат.

Кроме вопроса «Как живешь?», Тибайдуллин терпеть не мог еще две вещи – давать в долг деньги (конечно, очень маленькие) и кого-либо у себя поселять, включая родню. На этой почве у него была просто какая-то фобия. Как только Горовой об этом заговорил, его даже немного перекосило. Но Горовой сразу все понял, полез в карман и вынул… вынул оттуда деньги и в таком количестве, что Тибайдуллин, глядя на них как-то ослаб, обмяк, в голове закружилось…

Вечером позвонила жена Цыплакова.

- Слушай, - сказала.- Горовой тебе не звонил?

- Звонил, - сказал Тибайдуллин.

- Если еще позвонит, скажи, что мы его ждем. Он же у нас уже останавливался. Он у нас привык.

- Он у меня остановился, - сказал Тибайдуллин.

- У тебя? –изумилась жена Цыплакова.

- У меня, - повторил Тибайдуллин с вызовом.

Горовой поместился в небольшой комнатке в конце анфилады с выходом на кухню. Считалась, что эта комната то ли для денщика, то ли для горничной. Когда-то старшая дочь увлекалась фотографией и сделала там лабораторию, небольшое окно завесили одеялом. С тех пор прошло много лет, но окно так и не открыли, а в комнатку эту сносили всякий хлам. Оставив задаток, Горовой сказал, что вернется к вечеру, и куда-то ушел. А Тибайдуллин не спеша очистил помещение, оставив там только старый диван и два продавленных стула.

Какое-то время все было просто замечательно, Горового не было ни слышно, ни видно, он уходил утром и возвращался за полночь. Но скоро все изменилось. Сначала Горовой оказался в соседней комнате, потом, почти без перерыва, занял самую большую.

Как это собственно произошло, Тибайдуллин так и не понял, но последовательность каждой такой метаморфозы можно было отследить. Горовой окликал Тибайдуллина и… пристально глядя в глаза, вытаскивал из кармана деньги. На какой-то момент дыхание Тибайдуллина перехватывало, сердце замирало… Рука Горового приближалась и Тибайдуллину казалось, что от нее идет какое-то мистическое сияние. Распахивалась щедрая горсть, на ладони лежали деньги - похрустывающие, новенькие, манящие…И рука Тибайдуллина, существующая в этот момент как бы сама по себе, тянулась и брала.

Уже через несколько дней в комнату Горового перекочевал телефон. Телефон был старый, на длинном шнуре, таком длинном, что его можно было беспрепятственно таскать за собой по всей квартире и даже в ванну. Теперь, чтобы поговорить с дочерью, Тибайдуллину приходилось бежать на улицу к телефону-автомату.

Тем же путем в комнату Горового стали перебираться лучшие вещи – пуховое одеяло и подушки из Германии, чуть тронутая молью, но все еще внушительная тигровая шкура, серебряные рюмки с серебряным графином на серебряном подносе бабушки Тибайдуллина. Как-то Горовой протянул Тибайдуллину совсем уже внушительные деньги. Тяжелая волна предчувствия прошла по его телу, предчувствия до дрожи, спина взмокла и похолодела, но его рука, существующая как бы сама по себе, потянулась и взяла деньги. Ночью, в супружеской постели он не нашел жену. Тогда Тибайдуллин заплакал и плакал долго, отчаянно, заткнув рот кулаком. Так и заснул с кулаком во рту. Утром, пошатываясь от еще не изжитых страданий, он пошел на кухню, где жену и обнаружил. Она была в новом, хорошеньком халатике, из-под которой выглядывала прозрачная, незнакомая Тибайдуллину ночная рубашка. Лицо жены Тибайдуллина помолодело и он тут же узнал в ней девушку, которую повстречал двадцать три года назад. Самозабвенно колдавала жена Тибайдуллина над плитой, наполняя кухню непривычно изысканными ароматами. Тибайдуллин, забыв обо всем, жадно вдыхал упоительный запах, а когда все это пронеслось мимо на серебряном подносе его бабушки, и вместе с подносом, шелестя новым халатом, надетым на прозрачную ночную рубашку, упорхнула и его жена, Тибайдуллин опять заплакал… Он засунул руку в карман, где лежали взятые вчера деньги, но не скомкал их, не порвал, не бросил на пол, не принялся топтать ногами… а пересчитал и положил обратно.