Евангелие от Джимми - страница 7

— Не верите?

От снисходительной улыбки на лице человека в сером Гласснер совсем смешался, сглотнул слюну и уточнил, кивнув на снимки Плащаницы:

— Как бы то ни было, клонирование клетки ДНК двухтысячелетнего возраста — чистой воды фантастика.

— Они это сделали, — прозвучал голос президента.

Гласснер судорожно стиснул пальцами сиденье стула. Кто-то передал ему зеленую папку. Он прочел отчеты, сравнил генотипы, анализы, заключения, снимки. В глухой тишине пробили большие часы на камине. Через несколько минут он поднял голову. По шее стекали струйки ледяного пота, слова застряли в горле. Он перехватил взгляд пастора — тот, кусая губы, вперился в зеленую папку в надежде на эксклюзив. Бадди Купперман сидел с открытым ртом и бессильно повисшими руками, не замечая, что уронил свои листки. Благоговейно глядя на изображение распятого, плакал профессор Макнил.

Ирвин собрался с мыслями, положил на место соскользнувшую на колени бумагу.

— Право, не знаю, что и сказать. Это… это не укладывается у меня в голове, особенно если вспомнить, в какой тупик зашли наши исследования в 1994 году…

— В 1994 году вы во Франции только время теряли на размножение коров, тогда как ваши коллеги на американской земле творили чудеса с кровью Христовой!

Последние слова, брошенные с ухмылкой, достигли северного угла кабинета, и спавший там спаниель приподнял ухо. Ирвин несколько секунд молчал, затем взял себя в руки и тихо проговорил:

— С девяносто четвертого года, господин президент, я работаю над клонированием мамонта, найденного в вечной мерзлоте Сибири. И могу утверждать, что при нынешнем уровне знаний трансплантация ядра ископаемой клетки не представляется возможной.

— Ископаемой! Мы говорим о крови Христовой, при чем здесь мамонты? Это чудесным образом сохранившаяся кровь Иисуса, знамение Нового Завета, донесшего до нас тайну Страстей Христовых!

— Это… этого не может быть, — только и пробормотал Ирвин.

— Думайте что хотите, — ответил ему доктор Сандерсен, — но из девяноста пяти созданных нами эмбрионов один был выношен и благополучно рожден.

— Лежать, Спот, — прикрикнул президент.

Спаниель сел, косясь на свой привязанный к консоли поводок.

— Мальчик, — продолжал между тем генетик, — здоровый и крепкий, без аномалий, обычно свойственных клонам, без малейшей патологии, без каких-либо признаков вырождения…

— Вы получили патент?

Сандерсен снисходительно промолчал, мельком взглянув на поджатые губы пастора, выкрикнувшего свой вопрос словно анафему. Ответа не требовалось: заявка со всеми вытекающими правами была подшита в досье проекта «Омега» — так называлась зеленая папка. На титульном листе стояла вынесенная в эпиграф фраза из Апокалипсиса, приписываемая Иисусу: «Я есмь альфа и омега, начало и конец».

Профессор Макнил поднялся и медленно подошел к постерам. Дрожащей рукой потянулся к изображению Христа, дотронулся ладонью до самой середины погребального савана, ставшего для него теперь живой тканью, своего рода матрицей.

— Ну и кто же из него вырос? — поинтересовался Бадди Купперман, выгнувшись в кресле, чтобы посмотреть серому в лицо.

— Ребенок развивался совершенно нормально, с поправкой на то, что рос он в изоляции, в медицинской среде, не имея контактов с другими детьми… По заключению детских психиатров, он соответствовал всем критериям своего возраста. Не проявлял никаких особых талантов, как, впрочем, и странностей, которые могли бы объясняться его природой. Он играл, рисовал, учился считать и читать… Ему рассказывали сказки…

— А сказку про него? — вдруг спросил Купперман, вскинув указующий перст.

— Нет. Минимум религиозного образования для реактивации клеток памяти, но и только.

— Результаты?

— Ничего из ряда вон выходящего, разве что… Когда ему было четыре года и семь месяцев, мгновенно затянулась ранка у священника, читавшего ему Евангелие. Свидетельство есть в приложении, на тридцать восьмой странице.

— А он не протестовал против… неволи? — едва слышно спросил профессор Макнил.

— Мы внушили ему, что он сирота, подкидыш, и из-за слабой иммунной системы должен оставаться у нас, чтобы чем-нибудь не заразиться, пока его не вылечат. Мы, если угодно, культивировали в нем непохожесть на других, одновременно объясняя необходимость изоляции, так сказать, готовили почву… В том-то и состоял эксперимент: он ничего не знает о своем происхождении, а мы наблюдаем, проявится ли в нем что-либо со временем.