Евангелие от змеи - страница 20
Матиас скатился по ступенькам и ринулся к оставшейся приоткрытой двери. Второй телохранитель и женщина теперь наверняка начеку. У него почти не осталось времени —через пять минут здесь будет полиция, но действовать все равно надо. Пружина развернулась, придав ему ускорение. А идеальных условий все равно не существует...
Матиас, не колеблясь, переступил порог квартиры, застыл на несколько мгновений в прихожей, прислушиваясь к шумам и шорохам. В ноздрях у него стоял запах пороха.
Приглушенный стон справа. Он пошел по коридору, опустив руку с пистолетом вдоль бедра, и оказался перед гостиной с круглым столом, стульями, угловым диваном, книжным стеллажом и большим квадратным телевизором.
Второй парень, скорее всего, рванул прямо в спальню к женщине, пока его напарник проверял лестничную клетку.
Матиас подошел к двери единственной в квартире спальни, приложил ухо к деревянной панели и снова услышал сдавленные всхлипы женщины, не способной справиться со своим ужасом. Телохранитель не зажег свет, совершив непоправимую ошибку: темнота всегда на руку агрессору, тому, кто бьет первым.
Рассчитав, что дверь они наверняка закрыли на замок, Матиас даже не пытался повернуть ручку, вытащил свой крошечный черный, но очень мощный фонарик и одним ударом плеча вышиб дверь. Она сразу же поддалась, Матиас кинулся на пол и покатился по густому ковру. Над головой Матиаса просвистели две пули, не вставая, он нажал на кнопку фонарика: луч света выхватил из темноты присевшего на корточки у кровати телохранителя и вжавшуюся в матрас женщину. Воспользовавшись мгновенным ослеплением, он поднял пистолет, выстрелил мужчине в шею, под челюстью, потом сделал контрольный выстрел в лоб.
Одетая в короткую майку женщина со стоном ужаса выскочила из кровати, кинулась в ванную и попыталась запереть дверь, но Матиас, успевший подняться на ноги, подставил плечо и колено и мгновенно протиснулся следом.
Луч фонарика заплясал на гладко-белом фаянсе стен, высветил тело скорчившейся за унитазом жертвы.
Майка, задравшаяся до пупка, обнажила густую поросль вьющихся волос на лобке —неожиданно роскошных для ее истощенного, измученного тела. Она была не в силах отвести взгляд выпученных глаз от пистолета Матиаса и только глухо стонала сквозь стиснутые зубы. Она даже не кричала, дрожа всем телом, как загипнотизированный змеей маленький сурок.
Он улыбнулся ей, прежде чем нажать на курок. Пусть хорошо вспоминает его, оказавшись по "ту" сторону.
Когда пуля вошла в ее сердце, женщина на мгновение застыла, потом на белой футболке расплылось пурпурное пятно, она качнулась назад и опрокинулась в ванну.
Ее голова ударилась о металлический бортик, и в воздухе прозвенела нежная металлическая нота, словно где-то ударили в гонг. Одна ее нога, полусогнутая в колене, вызывающе торчала из ванны носком вперед, как будто она позировала для рекламы чулок.
Матиас даже не подошел к ней, уверенный, что сразил эту жертву наповал, как и двух ее телохранителей.
Он все разыграл как по нотам. Теперь нужно затеряться во тьме города, выждать два-три дня, а потом отыскать Романа и получить вторую часть вознаграждения. И все-таки что-то беспокоило Матиаса, у него было ощущение незавершенности, отвратительное чувство, что им с самого начала манипулировали из тени могущественные хозяева Рыси. Он подобрал фонарик, стремительно пересек квартиру, не заботясь о бесшумности. Матиас чувствовал, что легавые уже заняли внутренний двор, лестницу и лифт, решил бежать по крышам и выскочил из прихожей на лестничную клетку.
Щелчки взводимых курков. Свет десяти зажегшихся одновременно фонариков ослепил Матиаса.
—Не вздумай дергаться, жалкий ублюдок!
Ослепленный, ошеломленный, Матиас вдруг осознал, что его мать и хозяйка Ночь предала своего сына.
Он нарочито медленно положил пистолет на пол, чтобы не дать полицейским шанса прибить его как собаку, выпрямился и поднял руки. Двое полицейских, светя фонариками, медленно приближались к нему, а Матиас думал, что наверняка получит пожизненное с правом освобождения не раньше чем через тридцать лет —максимальное наказание во Франции. Он ненавидел тюремный мир с его теснотой, духовным убожеством и сексуальными извращениями. Он убьет —зацарапает до смерти или загрызет —первого, кто попытается коснуться его грязными лапами. На мгновение ему захотелось кинуться на фонарики, чтобы полицейские пристрелили его. Но у тех, кто, подобно ему, вырос на улице, слишком силен инстинкт выживания —они никогда не теряют надежды.