Евангелие от змеи - страница 54

Шарлотта, конечно, заявила, что счастлива снова обрести своего мохнатого медвежонка, похищенного у нее снегами Обрака. Несмотря на неудавшийся ужин О Конрадом-ибн-дизайнером-по-интерьерам — его все нремя переносили, просто чертова свитка какая-то, а не ужин! —она великодушно впустила его в свой дом, свою постель, свои объятия и свое лоно. Он занялся с ней пюбовью —раз уж она этого хотела, раз уж самцам положено подчиняться голосу гормонов, превращающих их и "настоящих мужиков", тем более что малейшее сомнение в "мужественности" может плохо кончиться для тех из них, кому за пятьдесят.

—Так шшшто вам, мсье? —повторила дежурная монахиня.

Марк начал искать конверт во внутреннем кармане пиджака —он не помнил фамилии человека, с которым ему предстояло встретиться. Когда они разговаривали по телефону два дня назад, голос собеседника —заикающийся, едва различимый —показался Марку похожим на слабый огонек свечи, готовой вот-вот погаснуть.

—Я журналист, у меня назначена встреча с одним из ваших обитателей —бывшим миссионером, —пояснил он, приглашая женщину проявить выдержку.

—Конечно, мсье, все наши подопечные —бывшие миссионеры!

Она кисло улыбнулась, пытаясь изобразить любезность серым лицом, словно голос свыше приказал ей встряхнуться —раз уж пришлось столкнуться с глашатаем гласности!

Марк вынул наконец конверт, достал оттуда смятый листок бумаги и нервно развернул его, невольно поддавшись мрачной атмосфере этого места.

—Отец Симон...

—Мазий? —со странной для нее живостью прервала его монахиня. —К нему пришли впервые за двадцать лет! Знаете, ему ведь недолго осталось.

—Малярия?

Она наклонилась с видом заговорщицы.

—Он ничего не ест вот уже... вообразите —пятнадцать лет.

Марк отступил на шаг, чтобы не чувЬтвовать ее дыхания.

—То есть как не ест?

—Отец Симон выпивает стакан воды в день. Врачи не могут объяснить, как ему удалось прожить столько лет. Это...

Она помолчала несколько мгновений, цепко глядя ему в глаза.

—Чудо.

Женщина замерла на стуле, оценивая эффект, произведенный ее откровением.

—И где я могу встретиться с... этим чудом? —спросил Марк, нарушая театральную паузу.

—Комната 110, второй этаж. Зачем вы, собственно, пришли, мсье? Хотите написать об отце Симоне? Вам кто-то о нем рассказывал?

Нет, Марк не знал, что отец Симон вот уже пятнадцать лет отказывается от еды, просто с обильной почтой, ставшей ответом на его статью,—здесь были и поздравления и проклятия! —пришло одно письмо, в котором анонимный(ая) информатор(ша) из Воклюза сообщал о человеке по имени Симон Мазий, проживающем в доме для престарелых священников в XVII округе Парижа.

Этот Симон Мазий, уточнял автор послания, и является тем самым миссионером, который спас новорожденного мальчика из племени индейцев десана от рук наемников, работающих на лесозаготовительные компании.

Он увез его во Францию и доверил заботам сестры, Луизы Мэнгро, живущей на плато Обрак. "Вместо того чтобы писать подобные глупости, интересные, очевидно, вам одному, —предлагал(а) его корреспондент(ка), —лучше бы попытались узнать правду, посетив отца Симона!" Адрес и номер телефона дома для престарелых были приписаны внизу страницы. Марк просто позвонил и назначил встречу с бывшим миссионером. Номер был сдан накануне вечером (мишенью на сей раз стал Эймор де Фонтан, основатель партии Объединенная Суверенная Франция: журналисты смаковали подробности двойной жизни политика-аристократа, образцового семьянина и завзятого гомосексуалиста, любителя моло-доньких грумов), и у Марка было несколько свободных часов до возвращения Шарлотты. Пятница была "священным" днем: Шарлотта устраивала очередной гребаный ужин, на сей раз почетным гостем был любовник ее приятельницы —жирный волосатый рокер. Он обожал строить из себя пророка от шоу-бизнеса. Шарлотта день и ночь мечтала о встречах со знаменитостями, которые то и дело мелькали на страницах ее журнала.

Терзаемый угрызениями совести, Марк часть утра добывал сведения о мрачной "умиральне", где в полном забвении и нищете доживали свой век бывшие служитли Церкви, попросту забытые или отринутые семьями, изможденные годами священной борьбы за веру в тех краях, где правят бал коррупция, эксплуатация, нищета и торговля телом. Церковь вряд ли узнавала себя саму в этих лежачих полутрупах, чьи глаза блестели от лихорадки и по-прежнему горели верой.