Еврейское остроумие - страница 17
Те, кто хорошо знает арамейский язык, часто характеризуют его как "идиш древности". И это прямо подводит нас к языку современного анекдота, то есть к идишу. Идиш — не жаргон, как многие считали еще несколько десятилетий назад, но полноценный, чарующий культурный язык>{4}. Он возник, когда немецкие евреи в позднем Средневековье двинулись на восток и смешались с живущими там евреями. В грамматическом и лексическом плане идиш — старонемецкий язык, нашпигованный гебраизмами, главным образом из культовой и юридической сферы, а также славизмами. Но по духу своему он — не немецкий диалект, а законченное выражение душевной жизни еврейских масс Восточной Европы. Язык, полный талмудической изощренности и логической четкости, полный нюансов, красок, печали и юмора. Короче говоря: идеальный язык для еврейского анекдота. Правда, лишь для такого еврейского анекдота, который в полной мере принадлежит миру еврейской традиции.
И напротив, те анекдоты, которые возникли при соприкосновении евреев, изначально говоривших на идише, с европейскими народами, говорящими на других языках, по духу и языку, конечно, принадлежат к иной языковой сфере. Их и рассказывать надо на таком превосходном и метком жаргоне, на такой смеси идиша и, например, современного немецкого, которая сформировалась в различных точках соприкосновения евреев Восточной Европы и людей, говорящих по-немецки. Искусственно такой язык не создать. И когда от пожилых читателей из прежних европейских "центров остроумия" приходили анекдоты и остроты в этом языковом варианте, они были включены в сборник, причем без всяких изменений.
При переводе на литературный немецкий язык все еврейские анекдоты — и на идише, и на каком-либо жаргоне — теряют значительную часть своей прелести. Тем не менее часто — особенно когда шла речь об анекдотах на изначально чистом идише — не оставалось ничего другого, как только переводить их на правильный немецкий язык.
Если мы знаем все условия существования и варианты еврейского анекдота, то мы знаем и его временные и пространственные координаты, знаем, так сказать, геометрическое пространство, где он мог и даже обязан был родиться. Ясно, что своей кульминации у еврейства Восточной и Центральной Европы он должен был достичь вскоре после начала Просвещения (которое у евреев наступило немного позже, чем у нееврейских народов, среди которых они жили). В Германии он переживал пору расцвета во времена Наполеона, но тут ему с самого начала не хватало утонченной талмудической изощренности восточноеврейского типа, потому что в Германии — мы об этом уже упоминали — традиционное талмудическое образование со времен позднего Средневековья сошло на нет.
В Восточной Европе еврейский анекдот оставался актуальным и живым до тех пор, пока группы и индивиды, связанные традициями, искали и находили путь к миру современных знаний. Постоянный приток евреев, получивших талмудическое образование, к новейшим формам духовности имел место в Восточной Европе вплоть до прихода гитлеровских войск и уничтожения живущих там евреев. А вместе с этими евреями умер и еврейский анекдот в его самой утонченной разновидности.
Возникает вопрос: мог ли в сохранившихся еврейских группах возникнуть анекдот подобного рода, и если мог, то где?
Первым делом приходит в голову Советская Россия. Царская империя с ее сомнительным социальным и политическим состоянием, еврейскими погромами и с многочисленными центрами специфически еврейского образования была идеальной питательной средой для еврейского анекдота.
Русская революция временно упразднила — почти полностью — еврейское остроумие. Наконец-то появилась возможность свободной деятельности! Появилась надежда сделать жизнь счастливой!
Когда революция осталась позади, анекдот снова поднял голову. Кстати, не только у евреев. В 20-х годах вся литература России определенно пропитана остроумием. Ведь революционеры обещали — и самим себе, и народу, — что с ликвидацией классовых различий произойдет полное изменение человеческой натуры и в обществе воцарится райская идиллия. Разочарование нашло выход в остроумии, в анекдоте. Катаев, Ильф и Петров, Зощенко — вот имена, с которыми связана эта форма остроумия.