Эврики и эйфории. Об ученых и их открытиях - страница 2

. Застревает в памяти и легенда о первых словах маленького Альберта. Когда ему шел уже четвертый год, он выразил недовольство слишком горячим молоком, а когда изумленные родители воскликнули: “Ба, да он говорит! А почему раньше молчал?” — то Альберт якобы ответил: “Потому что раньше все было в порядке”.

Студентов-химиков в свою очередь развлекают историями про огромную бороду кембриджского профессора Киппинга (или оксфордского профессора Невила Сиджвика, или даже Адольфа фон Байера из Мюнхена). Говорили, что в ней спрятано по кристаллику любого известного органического вещества — и поэтому, когда свежеприготовленный раствор отказывается кристаллизоваться, нужно лишь подозвать профессора, якобы посоветоваться, и тогда из бороды, реющей над пробирками, упадет микроскопическое зерно, зародыш будущего кристалла, и начнется кристаллизация.

Те из нас, чья жизнь проходит в лабораториях, хранят в памяти множество комических и нелепых эпизодов, случившихся из-за изобретательности, неуклюжести, невезения либо невероятной удачи. Я, например, дорожу воспоминанием своего приятеля об инциденте, который разом пошатнул в нем веру в науку: его университетский преподаватель физики, человек чрезвычайно неловкий, собрался объяснять природу всемирного тяготения и, вытянув вверх руку с куском мела, спросил студентов, что, по их мнению, случится, когда он разожмет руку. Студенты ответили, что мел упадет на пол, но произошло нечто иное: преподаватель выпустил мел, и он, зацепившись за манжету, исчез в глубине профессорского рукава. А вот еще история: Чарльз Добени, первый оксфордский профессор-химик, однажды предъявил студентам пару бутылок и заявил, что, если их содержимое смешать, взрыв снесет стены. Затем Добени повернулся, споткнулся и уронил обе. Аудитория мгновенно отпрянула, но ничего не произошло: предусмотрительный лаборант перед лекцией подменил жидкости (кстати, о том, что все-таки было в бутылках, история умалчивает). Вспомним еще рассказ Абдуса Салама о его учебе в перерывах между войнами в Пакистане: “Наш учитель однажды говорил о гравитационном взаимодействии. Разумеется, о силе притяжения всем хорошо известно, и имя Ньютона знают даже в таких местах, как Джанг. Но затем учитель перешел к магнетизму, показал нам магнит и произнес: “Электричество… О, эта сила не живет в Джанге. Она живет разве что в Лахоре, на сотню миль восточней. А как быть с ядерными силами? Эти силы обитают только в Европе! В Индии им нет места, и нам незачем беспокоиться по их поводу”. (Работа Салама, которую отметили Нобелевской премией в 1979 году, заключалась как раз в объединении электромагнитных и слабых ядерных взаимодействий.) Такие короткие и согревающие сердце зарисовки анекдотами не назовешь.

Главной темой научных анекдотов очень часто становятся черты характера ученых, например увлеченность своим делом, порождающая невероятную рассеянность. Один из друзей Эйнштейна рассказывал, как однажды зашел к нему в гости: жена оставила физика нянчиться с новорожденным сыном в их крохотной бернской квартире, и Эйнштейн одной рукой выписывал уравнения, а другой механически раскачивал колыбель, даже не вслушиваясь в доносящиеся оттуда истошные вопли. Историй такого рода про других светил науки не сосчитать. Вот, например, история про Нильса Бора, во всем и всегда идущего до конца. После лекции, движимый страстным желанием разобраться с задачей-головоломкой, он встретил на улице австрийского теоретика Эрвина Шрёдингера. Шрёдингер, измученный и разбитый простудой, хотел только одного — добраться до теплой кровати, но Бор шел за ним, не отступая ни на шаг, до самой спальни и всю ночь не прекращал беседу, плавно превратившуюся в монолог. А непрекращающаяся дискуссия Бора с Эйнштейном о квантовой теории прервалась только со смертью последнего и затронута в некоторых из приведенных здесь воспоминаний.

Столь целеустремленный поиск научной истины многих приводил к самоубийственной (или просто убийственной) утрате контакта с реальностью. Бертран Рассел однажды заметил, что если бы его коллега, математик Годфри Гарольд Харди, смог с помощью своих уравнений предсказать его, Рассела, скоропостижную смерть и узнать, что предсказания эти оказались верны, то удовлетворение от собственной правоты перевесило бы для Харди скорбь от ухода друга в мир иной. Именно такое страстное отношение к науке стало для многих причиной смерти в результате экспериментов над собой и иногда — над другими. Известный биолог-эволюционист Уильям Хамильтон, погибший в 2000 году во время экспедиции в джунглях Конго, имел привычку засовывать руку в каждое углубление в земле — так он проверял, не прячется ли там кто. (Стоит сказать, что у биолога на правой руке и прежде не хватало нескольких фаланг пальцев — но это был результат его детских опытов со взрывчаткой.) Стоило Хамильтону наткнуться на гнездо насекомых, первым делом он стучал по нему палкой и глядел, что выйдет. Автор некролога вспоминал, что только раз наблюдал его бегство от живых существ — это случилось, когда Хамильтон разворошил улей пчел-убийц.