Европа. Под парусом вокруг Старого Света: Записки мечтательной вороны - страница 3
Пока же моя договоренность с Президентом была следующая: «Я иду в одиночное плавание, поэтому он может делать все, что хочет, или ничего до форс-мажора, если таковой случится, либо до ситуации, когда я сам попрошу о помощи». Не раньше, поскольку свою вахту я считал круглосуточной. Несмотря на мои самонадеянные уверения в том, что я «практически не сплю», Президент назначил себе вахту и еще две обязанности: ведение навигационного журнала и ехидничанье в адрес моей нерадивости. На том и порешили, после чего Президент стал за штурвал и моя возлюбленная, красавица «Дафния», пошла через Маркизову лужу к форту «Константин», прямо в лапы таможенников и пограничников.
Пишу «возлюбленная», ни на грамм не преувеличивая. Да, любил и люблю, как можно любить только живое существо, и готов отвечать за свою извращенную страсть на Страшном суде.
Попроси восторженного влюбленного описать предмет любви — в ответ услышишь много невнятных восклицаний и пышных эпитетов: сильные чувства плохо переводятся на слова, но я попробую.
Во-первых, она шведка. Во-вторых, она прекрасна — многовековой опыт шведских корабелов в строительстве маленьких парусников воплощен в моей «Дафнии». Как породистая красавица, она слишком совершенна, чтобы привлекать внимание многих — все в ней неброско и немодно. Ничего для тщеславия. Даже среди яхтсменов по-настоящему оценить ее может лишь тот, кто мечтает о путешествиях, а не о прогулках по воде или гонках под парусом. Таких ценителей немного, и для них следующий рассказ.
Первый раз я увидел ее на зимней стоянке в Хельсинки. Она располагалась на берегу, в кильблоке, утопая в снегу. Из-под тента выглядывала только корма (но какая!) — транцевая, широкая!.. Опускаясь к ватерлинии, она сужалась в форме сердечка, как у старинных пакетботов. А главное — иллюминаторы: два на транце и два по борту, в корме.
«Стало быть, ахтерпик обитаемый», — сразу понял я.
Между иллюминаторами — стальной трапик. Продавец, мистер Карлсон, откинул его, и мы полезли на борт.
Что это было! В центре — огромный кокпит, наполовину закрытый стационарным остекленным козырьком. Под козырьком слева — камбуз, справа — штурвал и штурманский стол с приборами. Из кокпита — вход в кормовую каюту на двух человек. И в нос имеется полноценная дверь, в которую можно входить не сгибаясь. Дверь ведет в кают-компанию, мимо гальюна — слева и зашторенной выгородки — справа. Отодвигаю штору — двухместный диван, бра, окошко, вытяжной вентилятор, вешалка — в сущности, крошечная каюта на двоих. В сухом остатке получилось, что на двадцати шести футах, в трех отдельных каютах, разместилось шесть полноценных спальных мест, и вся эта красота, от пайолов до подволока, обшита тиковым массивом. Под сиденьем рулевого находился неработающий холодильник, под кокпитом — двадцатипятисильный «вольво-пента», по восемь лошадей на тонну водоизмещения. А в самом кокпите, на зависть врагам, — мягкие диваны! Да, господа, немного видел я семиметровых парусников с мягкими диванами в кокпите! А мачта! А паруса! А дельные вещи! И в каком все это состоянии! От волнения на морозе из меня пошел пар, как из кипящего чайника.
Потом по пояс в снегу я долго ползал вокруг корпуса, зачем-то заглядывал в шпигаты, стучал по чугунному килю, пробовал двинуть перо руля — руль повернулся. Господин Карлсон с нордической невозмутимостью наблюдал за моей бессмысленной возней.
— Ну что ж, — сказал я. — Будем думать.
Группа поддержки — два товарища, приехавшие со мной на смотрины, — дипломатично промолчала.
многозначительно изрек один мудрец, не знавший любви к морю.
Денег хватало лишь на половину «Дафнии», но меня уже несло. Бессонными ночами я придумывал планы стремительного обогащения, один фантастичнее другого. Перебирал варианты, считал и пересчитывал наличность и думал, думал… Жена с тревогой смотрела на меня, ничего хорошего от такой задумчивости не ожидая.
Однажды я проснулся в холодном поту: мне приснилось, что «Дафнию» уже продали. С трудом дотянув до утра, я начал «бомбить» Хельсинки звонками. В офисе сказали, что мистера Карлсона нет на месте, будет через три дня. Что это были за три дня! Меня трясло, ломало и корежило, как алкаша на похмелье. Позже я узнал, что по-научному это называется неврозом навязчивых состояний, иначе говоря, — психическим расстройством, спровоцированным страстной, навязчивой идеей, в народе называемым любовной лихорадкой.