Европеец - страница 53

Полуостров, наружность которого древние сравнивали с растянутой воловьей шкурой, образует юго-западную оконечность Европы. Атлантический океан и Средиземное море окружают его со всех сторон, кроме северо-восточной, где цепь Пиренейских гор обозначает французскую границу. От подножья Пиренеев, проходящих почти в прямой линии с востока на запад, тянутся многочисленные ряды второстепенных гор, которые стремятся на запад и полдень и, как богатая сеть, покрывают весь полуостров. Главнейшие из гор: Астурийская и Галисийская (витки Пиренейских); Гвадаррамская, названные географом Антильоном[1]Иверийскою цепью; Сиерра Морена, страшная своими теснинами; горы Гранадская и Рондская, которых вершины владычествуют над купами высот, примыкающих к Средиземному морю, и массы которых, по выражению Марианы[2], тяготеют над морем, готовые обрушиться и наполнить пространство между Европой и Африкою.

Эти излучистые хребты разделяют Испанию на две части, хотя неравные, но совершенно отличные: первая состоит из середины, вторая из сторон. Внутренняя часть Испании сама по себе может быть названа огромною горою, потому что ее равнины, пересекаемые высокими холмами, образуют площадь, которая находится от осьми сот до тысячи футов над поверхностью моря; эта страна, таким образом возвышенная на огромном основании, превосходит высотою все вершины, которыми увенчаны береговые стороны. «Вступая на полуостров, — говорит автор „Года в Испании”22* [3], — и проходя восточным берегом, примыкающим к Средиземному морю, я с удивлением увидел, что горизонт был закрыт с западной стороны завесою гор; но удивление мое удвоилось, когда с высоты тех же самых гор, на которые я всходил, удаляясь от Валенсийского моря, увидел я не долину, а равнину без зелени, которая шла на пространство, зрению необъятное, вровень с тою возвышенною точкою, где я стоял. В самом деле, мне должно было проехать более ста миль по этой широкой равнине, прежде пежели я достигнул Сиерры Морены; оттуда, через проход, называемый Деспенья Перрос (Despena Perros), я вдруг спустился в Андалусию».

Казалось бы, что в земле, испещренной горами, должны быть неистощимые запасы воды для рек, но обнаженность Испании, почти совершенный недостаток деревьев и тени, где влага могла бы собираться и удерживаться, происходящая от того сухость атмосферы, продолжающаяся большую часть года, — все эти причины уменьшают число и величину рек, которые совсем несоизмерны с высотою и множеством гор. Главнейшие из рек: Эбро, Дуэро, Тахо, Гвадиана и Гвадалквивир. Эбро выходит из гор Наваррских, протекает к востоку между главным хребтом и одною из второстепенных ветвей Пиренеев и впадает в Средиземное море ниже Тортосы. Дуэро начинается на севере Гвадаррамских гор, постепенно увеличивается в течении, протекает через Португалию и изливается в океан под городом Опорто. Тахо, по нраву названный Царем рек, также сходит с гор Гвадаррамских, но с противоположной стороны: он орошает сады и рощи Аранхуэсские, обтекает полукругом около Толедо, и принимая, как дань, волны многих потоков, гордо и величественно приближается к Лиссабону; там он отражает в себе беззаботных и волнуемых страстями жителей португальской столицы. Гвадиана выходит из болот Рундосских; она скоро равняется с берегами, орошает пленительные долины, где пасутся многочисленные стада, и впадает в залив Гуэльвский. Гвадалквивир, рожденный между Сиерра-Мореной и Сиерра-Невадою, питается потоками этих двух соперничествующих хребтов; величественно протекая к океану, он орошает стены Кордовы и Севильи и оплодотворяет прекрасные поля Андалусии. Вот главные реки и, так сказать, главные артерии Испанского Королевства. Хотя масса воды, из них изливающаяся, не превышает массу французских рек и хотя время, на которое они судоходны, гораздо короче, от возвышенности мест и быстроты их течения, — но несмотря на то, стремяся почти отвесно между орошенными ими долинами, они заключают в себе богатые средства к устроению каналов и усовершенствованию системы земледелия. Испанские реки, как реки египетские, сделались бы неиссякаемым источником плодородия, если бы жители не лишены были — я не говорю уже ободрения, — но свободы пользоваться выгодами, данными им природой