Эвтаназия, или Последний парад - страница 13

стр.

Дама лихо взлетела по трапу и представилась: — Хелло, гайс! Как дела? Я немного задержалась — не могла не взглянуть в последний раз на Дюка!

— Вы госпожа Зарецкая? Из Нью-Йорка? — вежливо поинтересовался капитан.

— Ирина Петровна! — протянула ему руку госпожа Зарецкая. — А как вы догадались?

— По выражению лица, — усмехнулся капитан, — у жителей США оно резко отличается от всех остальных жителей Земли.

— Точно, — обрадовалась Зарецкая, — мне уже говорили, что у американцев лица жизнерадостных идиотов! Но прошу не забывать — я американка из Одессы!

— А где ваши остальные вещи? — поинтересовался капитан, глядя на небольшой рюкзак Зарецкой.

— Зачем мне лишнее? Я буду брать обновки в каждом новом порту! А гроб вы мне и так выдадите!

Госпожа Зерецкая весело расхохоталась и покатилась по палубе, здороваясь с каждым встречным.

— Америка, — почесал в затылке Нечитайло.

* * *

Капитан Кожанов доложил Алексу лично:

— Посадка окончена! Опоздавших нет! Отходим?

— Поехали! — махнул рукой изрядно помятый Алекс. — На Истанбул! Я обязательно к вам перезвоню, — закричал он дамочке спускающейся по трапу.

— Я буду ждать, — пролепетала та губами, освободившимися от помады, и заковыляла на полусогнутых прочь, забыв попрощаться с бабушкой.

— По местам стоять! — зычно приказал Кожанов. — Отдать швартовые!

JEUTANAZIJA медленно отошла от причала.

Ревела сирена, блеяли бараны, мычали коровы, кричали люди на палубе и на пирсе. Духовой оркестр грянул «Прощание славянки», братки выхватили из карманов пистолеты и стали палить в воздух, муж Галы пытался прыгнуть с пирса вслед за кораблём, но стилист и тенор ласково удержали его от неразумного поступка.

Прыгнул танцовщик.

* * *

— Вот так и в гражданскую уходили, — помахала платочком вслед кораблю Фаня.

— Как вы можете это помнить, Фаня? — поинтересовалась Маня. — Вам же тогда было всего пять лет!

— Такое не забывается, — грустно улыбнулась Фаня, — не последние люди России уходили.

Русский крейсер украинского флота под голландским флагом взял курс на турецкий Истанбул.

* * *

Крейсер неспешно уходил в открытое море.

Пассажиры осваивались в тесных кубриках и пытались выяснить, где находятся каюты первого класса. Гузь и Луценко объясняли особо непонятливым, что каюты первого класса — это те, которые с видом на море. А те, которые с видом в коридор — каюты второго класса. Спорить ни у кого не было сил, и пассажиры принимали действительность такой, как есть.

Команда готовилась к ужину.

В ресторане накрывались столы, на камбузе кипели котлы.

Маша — чукча помогала коку и его подручным: она ловко разделывала рыбу всех сортов и размеров с такой скоростью, что повара только восхищённо переглядывались.

Людмила Геннадиевна Рудина прогуливалась по палубе и всё пыталась заглянуть в иллюминатор каюты, в которой была установлена смертоносная машина. Здесь она столкнулась нос к носу с Корнем, и, увидев боевую раскраску на его руках, испуганно прижалась к двери каюты.

— Ты чё шарахаешься? — обиженно посмотрел на неё Саша Корень. — Если нервы слабые — пей зелёнку!

— Извините, — пролепетала Рудина и представила себе, как летит с корабля за борт. — Извините, я просто хотела вас пропустить…

— Без очереди? — вдруг расхохотался Корень. — Нормальный базар.

Он заглянул в иллюминатор зловещего помещения и спросил у Рудиной:

— Когда хаза отпирается?

— Не знаю, — пролепетала Людмила Геннадиевна и бросилась навстречу появившейся рядом фигуре Баринова: — Вы не знаете, когда хаза отпирается?

— Простите, — удивленно посмотрел на Рудину Баринов, — я не совсем понял вас…

— Спокойно, товарищи, все по местам, — подкатилась на своём кресле Ирина Петровна Зарецкая, — вы помните анекдот про стюардессу и чашечку кофе?

— Докладывай, — разрешил Корень.

* * *

Услышав дружный хохот группки, собравшейся у похоронной каюты, Кожанов вышел на мостик и прислушался.

— Анекдоты травят! — услышал он голос Нечитайло за спиной. — Тоже мне, самоубийцы!

— Дай сигнал к ужину, — распорядился капитан Кожанов и над палубой раздался перезвон пароходных склянок.

* * *

Услышав мелодичный перезвон, отец Евлампий выбрался из своего укрытия. Отовсюду доносились скоромные запахи — жареного, пареного, тушёного.