Exegi monumentum - страница 5

Неказисто она поведана, но она достойна внимания, и, я думаю, с ней следует ознакомиться...

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

— Вы нам подходите,— как-то празднично выложил мне кругленький, сдоб­ный человечек в светло-сером костюме; правда, получилось у него не очень отчетливо, потому что во рту у него, как я догадался, хлопал, клацал съемный протез, видимо, недавно, дня два или три назад, туда ввергнутый. Человечек засунул в рот палец, поковырялся там, что-то подправил, наладил и опять с суровой приветливостью уверил меня, что я под-хо-жу.

Стены голые, масляной краской когда-то покрашенные. Окон нет: помещение, а не комната. Но портрет на стене имеется: Ленин, конечно. И цветочек бумаж­ный розовый в рамочку воткнут: это, видимо, в честь уже близких праздников.

— И товарищ,— человечек заговорщицки шмыгнул глазами на устроившую­ся поодаль, в тени, непроницаемую и похожую на средней величины монумент фигуру, тоже в сером костюме, но потемнее,— и товарищ считает, что вы нам подходите.

Снова поковырял во рту, проверил протез; вынул палец изо рта, достал носовой платок, вытер палец (а на пальце — жирное золотое кольцо, обручальное).

— С идеологом нашим, с полковником Смолевичем Владимиром Петровичем, вы недавно имели обстоятельную беседу; медицинскую комиссию вы прошли на ура. И по прочим параметрам проверяли мы вас всесторонне. Как говорится, просвечивали. Все в ажуре. О’кей. У нас вопросов к вам нет. Нет же? — покосился на того, непроницаемого, монументально-безмолвного.

— Сестра у вас в Венгрии? — выдвинулся из тени безмолвный.

Мать честная, да он же совсем молоденький! Юный даже; но глаза-то уже искушенные, опытные и куда-то манящие. Рот, о коем хочется сказать уменьши­тельно: ротик. И прибавить словечко, которое тотчас напрашивается: чувствен­ный. А над чувственным ротиком — усики.

— Спохватились,— с укором отбился я, уже зная, что доля дружеской фами­льярности, дерзкой, хотя все-таки и умеренной прямоты в случаях, сходных с моим, весьма допускается. — С полгода как вернулась она, в Безбожном переулке живет. Час тому назад я у нее чай пил. Между прочим, с ликером.

Оба переглянулись. По-моему, одобрительно: «Каков, а?» Непроницаемый юноша снова спрятался в тень:

— Да, знаете ли, и в нашем ведомстве неполадки бывают. Бывают, бывают, теперь непогрешимых из себя мы не строим.

И тот, что с протезом во рту:

— Вы нам подходите. Курс обучения четырехмесячный, а если придется ускоренным темпом, то месяца три. Занятия три раза в неделю: понедельник, среда вечерком, суббота с утра. В процессе учебы стипендия. Большая...

Он назвал сумму обещанных мне рублей, число было внушительным, почитай что равным моей зарплате, зарплате кандидата эстетики. Но опять у бедняги протез соскочил с десны; получилось: «фипенди... вублей...» Он сокрушенно по­смотрел на непроницаемого; все пришлось повторить сначала: в рот пальцем... платочек... спрятал платочек в карман пиджака... Наконец назначенную мне сумму обозначил он твердо. Уточнил:

— А по ходу прохождения практики набежит и надбавка... Питание на льготных условиях: талончиков вам оборудуем... икра, балычок, медициной одоб­рено. Условия последующей работы в общих чертах вы знаете, а детально вам все разъяснят, когда руководство найдет своевременным.

Я встаю, пожимаю им руки. Монументальный юнец, снова выдвинувшись из тени, глядит на меня доброжелательно, хотя, конечно, и испытующе. Приветливо говорит:

— До свиданья!

Раскланиваюсь, приближаюсь к дверям. Их створки предупредительно разъ­ехались сами собою: фотоэлемент, очевидно. Выхожу в коридор. Теперь по лестни­це вниз, а там уж обыкновенная, без фокусов, скрипучая дверь. И — на улицу.

А на улице и дождь, и туман; непроглядная печальная осень осенила Москву: чмяк-чмяк.

Осень будто бы хнычет, всхлипывает...

Я бреду по унылым переулочкам, думаю. Чмяк...

Да, пришла и моя пора... Вот и я, гляди-ка, связался с этими... с ними... чмяк... Судьба, стало быть. И моя судьба, кажется, сложилась еще не худшим образом...

А что они сейчас говорят обо мне? Да ничего, вероятно, не говорят: у них же серийность. Спровадили меня, грешного, и теперь охмуряют кого-то, следующего за мной: берут на работу. «Вы нам подходите... Условия...» А какая работа? Все еще окончательно не сказали, темнят. Одно знаю, они сами начали в прошлый раз: «Нет, нет, ни-че-го недостойного от вас никто не потребует, не те времена, перемены в нашем ведомстве необратимы, как и во всей стране... Да и ваше спокойствие... Да, нам нужно будет ваше спокойствие! Обеспечим вам полный душевный комфорт... А сущность работы? Поймите нас правильно, но это пока секрет...» и сегодня: «Вы нам подходите».