Эйнштейн и Ландау шутят. Еврейские остроты и анекдоты - страница 17

– Если бы мне моя жена не изменяла, я бы считал, что я ее угнетаю, пользуясь сам неограниченной свободой свободного человека, живущего в свободной стране. Я за символические «рога» рогатых мужчин, не все рогатые мужчины умеют их носить с достоинством, рогам никогда не вырасти, если ваша жена не красавица, не очаровательна, не прелестна, не соблазнительна до чертиков!

– И вы не ревнуете свою жену? – спросил как-то у Ландау художник, писавший портрет великого физика. На что тот ответил:

– В цивилизованном обществе ревности не должно быть, человеческая подлинная культура и ревность несовместимы. Я культурный человек!

– А если я вам признаюсь, что влюбился в вашу жену?

– Ну тогда я вам помогу, завтра я пришлю ее к вам одну посмотреть мой портрет!

В одно воскресное утро к чете Ландау приехал знаменитый на весь Союз Аркадий Райкин. Конкордия, впервые увидев дорогого гостя так близко, сказала:

– Приятно с ним познакомиться, я одна из самых горячих его поклонниц.

Юморист опешил:

– Как, вы забыли? Мы ведь знакомы, вы же вместе с Дау бывали у меня, когда я отдыхал в Сочи!

– Ах, Аркадий, то была не я!

Райкин окаменел, а его глаза выражали настоящий ужас, что он так нелепо выдал грешника.

Майя Бессараб, племянница Коры Ландау, говорила: «Петру Леонидовичу Капице приписывают фразу: “Беда Дау в том, что у его постели сцепились две бабы: Кора и Женя”. Это когда после автомобильной катастрофы начались скандалы между женой Корой и соавтором Дау, Евгением Михайловичем Лившицем».

О своих постоянных болях после автомобильной аварии физик часто шутил: «Взяло кота поперек живота».

Кандидата технических наук Леонид Александрович Кардашинский-Брауде вспоминал о своем знаменитом родственнике: «Человек он был жизнерадостный, обаятельный и веселый, обладал тонким блестящим умом, абсолютной памятью и прекрасным красноречием. Шутил он постоянно и, как правило, с легкой иронией и долей сарказма, юмор буквально сыпался из него». И говорил: «Лев Давидович был большой оригинал, на все у него были собственные взгляды. …Он считал Льва Толстого – мусорным стариком, а не великим классиком, чтил Лермонтова, а Пушкина отрицал напрочь».

В «Этюдах об ученых» Я. Голованова читаем:

«Юмор, если уж он есть в человеке, черта неистребимая. Первым признаком выздоровления Ландау после страшной катастрофы были его шутки.

В его палату пришли психиатры и принесли с собой таблички. На табличках были нарисованы крестики и кружочки.

– Что это? – спросили психиатры и показали крестик.

– Кружочек, – очень серьезно ответил Дау.

– А это? – И показали кружочек.

– Крестик.

Психиатры ретировались в большом замешательстве. Ландау подмигнул медицинской сестре и прошептал:

– Здорово я их обманул, а? Будут теперь знать, как приставать с разными глупостями…

Сестра рассказала все психиатрам; они обрадовались: значит, их опыт прошел более чем успешно. Болит, а он шутит. Трудно, а он смеется.

Он никогда не ругался со своими научными противниками, он шутил. Это было куда опаснее, чем брань. Бранные слова тяжелы, как камни, а шутки – они летают и иногда залетают очень далеко…

Любил иногда весело “поддеть”. Одному приятелю, известному физику, академику, который пришел навестить его, пожаловался, что отстал: давно не читал специальных журналов.

– Не беда! – воскликнул физик. – Я тебе все расскажу!

– Да что ты мне можешь рассказать?! – отозвался Ландау. – Меня же физика интересует…»

А вот вам история с другим человеком по фамилии Ландау. Она обнаружилась у И. Телушкина, составившего прекрасную книгу о еврейском юморе.

«Один человек много лет прослужил водителем фургона у рабби Езекиила Ландау из Праги (жившего в XVIII веке), сопровождая раввина в его поездках с лекциями. Очень часто рабби давал одно и то же учение, и через несколько лет водитель знал его наизусть.

Как-то раз вскоре после того, как они вдвоем приехали в город, водитель сказал рабби: “В каждом городе, в который мы приезжаем, я вижу, что люди выказывают вам глубокое уважение. Мне интересно, как чувствует себя человек, когда ему выражают такое почтение. Я знаю речь, которую вы собираетесь произнести, наизусть. Пожалуйста, один разок, когда мы въедем в центральную часть города, можно вы займете мое место водителя, а я облачусь в одежды раввина и произнесу речь?”