Эйнштейн и Ландау шутят. Еврейские остроты и анекдоты - страница 51
Чего ради люди будут платить немалые деньги, чтобы выходить из дому и смотреть плохой фильм, если они могут оставаться дома и бесплатно смотреть плохое телевидение?
На широком экране плохой фильм вдвое хуже, и только.
Мы ему переплачиваем, но он того стоит.
Это больше чем потрясающе – это посредственно.
Я говорю вам свое окончательное «может быть».
Если вы не возражаете мне, то как мне узнать, что я прав?
Когда мне понадобится ваше мнение, я вам его сообщу.
Я отвечу вам в двух словах: Не возможно.
Я прочитал кусочек вашей книги от доски до доски.
Мне не нужны сотрудники, которые могут только поддакивать. Я хочу, чтобы каждый говорил мне правду в лицо, – даже если за это он будет уволен.
Возможно, я не всегда бываю прав, но я никогда не ошибаюсь.
Этим утром мне пришла в голову потрясающая идея, но мне она не понравилась.
Холостяцкая жизнь – не для одинокого человека.
Фаина Георгиевна Раневская (15 (27) августа 1896 – 19 июля 1984) – великая советская актриса, народная артистка СССР, трехкратный лауреат Сталинской премии.
Я жила со многими театрами, но так и не получила удовольствия.
О своих работах в кино: «Деньги съедены, а позор остался».
Тошно от театра. Дачный сортир. Обидно кончать свою жизнь в сортире.
– Сняться в плохом фильме – все равно что плюнуть в вечность.
Лучше я буду продавать кожу с жопы, чем сниматься у Эйзенштейна!
Я провинциальная актриса. Где я только ни служила! Только в городе Вездесранске не служила!
Есть люди, в которых живет Бог. Есть люди, в которых живет дьявол. А есть люди, в которых живут только глисты.
Жизнь отнимает у меня столько времени, что писать о ней совсем некогда.
– Как придете, стучите ногами.
– Почему ногами, Фаина Георгиевна?
– Но вы же не с пустыми руками собираетесь приходить!
Раневская как-то рассказывала, что согласно результатам исследования, проведенного среди двух тысяч современных женщин, выяснилось, что двадцать процентов, то есть каждая пятая, не носит трусы.
– Помилуйте, Фаина Георгиевна, да где же это могли у нас напечатать?
– Нигде. Данные получены мною лично от продавца в обувном магазине.
«Лесбиянство, гомосексуализм, мазохизм, садизм – это не извращения, – строго объясняет Раневская. – Извращений, собственно, только два: хоккей на траве и балет на льду».
Объясняя кому-то, почему презерватив белого цвета, Раневская говорила:
– Потому что белый цвет полнит.
– Удивительно, когда мне было 20 лет, я думала только о любви. Теперь же я люблю только думать, – задумчиво говорила сильно повзрослевшая Раневская.
Однажды Раневская поскользнулась на улице и упала. Навстречу ей шел какой-то незнакомый мужчина.
– Поднимите меня! – попросила Раневская. – Народные артистки на дороге не валяются…
Раневскую спросили:
– Какие, по вашему мнению, женщины склонны к большей верности: брюнетки или блондинки?
Не задумываясь, она ответила:
– Седые!
– Вы не поверите, Фаина Георгиевна, но меня еще не целовал никто, кроме жениха.
– Это вы хвастаете, милочка, или жалуетесь?
Поклонница просит домашний телефон Раневской. Она:
– Дорогая, откуда я его знаю? Я же сама себе никогда не звоню.
На голодный желудок русский человек ничего делать и думать не хочет, а на сытый – не может.
Я родилась недовыявленной и ухожу из жизни недопоказанной. Я недо…
Животных, которых мало, занесли в Красную книгу, а которых много – в Книгу о вкусной и здоровой пище.
Самое ужасное в молодежи то, что мы сами уже не принадлежим к ней и не можем делать все эти глупости.
Однажды Юрий Завадский закричал из зала Раневской:
– Фаина! Вы своими выходками сожрали весь мой замысел!
– То-то у меня чувство, будто я говна наелась! – достаточно громко пробурчала Раневская.
– Вон из театра! – крикнул в ответ Завадский.
Раневская, подойдя к авансцене, ответила ему:
– Вон из искусства!
– Очень сожалею, Фаина Георгиевна, что вы не были на премьере моей новой пьесы, – похвастался Раневской Виктор Розов. – Люди у касс устроили форменное побоище!
– И как? Удалось им получить деньги обратно?
Получаю письма: «Помогите стать актером». Отвечаю: «Бог поможет!»
Шкаф Любови Петровны Орловой так забит нарядами, что моль, живущая там, никак не может научиться летать!