Эйзенхауэр - страница 42
Не распространяясь на эту тему публично, Дуайт записал в дневнике: «Я всё еще думаю, что он мог проявить себя лучше на берегах и в проливах», — и тут же добавил: «Но он всё же герой»>{171}. Эйзенхауэр добивался, чтобы Макартуру запретили эвакуацию, требовал отправки ему подкреплений, но тщетно. Между тем сам Макартур именно Эйзенхауэра считал виновником своего поражения, не называя его имени открыто, но обвиняя «безликих штабных офицеров в Вашингтоне». Об этом он, уже не скрывая фамилии своего бывшего подчиненного, которого теперь считал главным врагом, говорил Ф. Ханту, который опубликовал все эти обвинения в книге «Макартур и война против Японии»>{172}. Это была сенсация, ибо книга Хаита появилась, когда Эйзенхауэр возглавлял союзные экспедиционные силы, осуществлявшие высадку на французском побережье Нормандии. Книга имела цель опорочить полководца, на которого с обожанием смотрели теперь не только граждане США, но и все те, кто стремился к скорейшему уничтожению «коричневой чумы».
Положительный образ Эйзенхауэра разрушен не был. Но сам он, просмотрев книгу, написал Маршаллу, значительно исказив смысл откровений Макартура — приписав тому прежде всего обвинения в адрес начальника штаба: «Книга, по сути дела, привела меня в негодование… Вы удивились бы, узнав, что зимой 1941/42 года Вы и Ваши помощники в военном ведомстве нимало не позаботились о Филиппинах и о силах, которые там сражались»>{173}. Как видим, он и сам не был лишен мстительности и соответствующим образом настраивал Маршалла. В то же время, переадресовывая Маршаллу вину за падение Филиппин, он был прав в том смысле, что высшее руководство США в лице президента Рузвельта и окружавших его политиков и военных считало главным противником Германию, а не Японию, тогда как сам Эйзенхауэр в соответствии со своими должностными обязанностями исправно докладывал о катастрофическом положении на архипелаге, но на его доклады особого внимания не обращали.
Первые месяцы после переезда в Вашингтон (в прямом смысле слова никакого переезда не было — он приехал в столицу с одним портфелем) Дуайт жил на окраине, в доме Милтона, супруга которого Элен позаботилась о самом необходимом для родственника. Брату и невестке он не докучал — машина из штаба приезжала за ним на рассвете, а возвращался он глубокой ночью, а иногда оставался ночевать в рабочем кабинете (на этот случай в шкафу хранилось постельное белье для дивана).
Убедившись, что пребывание в столице затянется надолго, Дуайт вызвал жену, которая присоединилась к нему в феврале 1942 года. Сержант Микки Маккауф, который занимался бытовым обслуживанием бригадного генерала и по его поручению помогал его супруге в переезде, рассказывал, что Мейми была поражена переменой, произошедшей с мужем за короткое время разлуки: «Весь его облик отражал усталость… Его голос был усталым, как и его лицо»>{174}.
Вскоре с помощью Элен Мейми нашла подходящую небольшую квартиру в центре города. Теперь Айк мог хотя бы изредка приезжать домой днем для краткого отдыха.
Десятого марта 1942 года скончался Дэвид Эйзенхауэр. Айк, считавший, что находится на войне, не присутствовал на похоронах. Он уже долгое время не встречался с родителями и совершенно от них отвык. Увлеченность делом подчас ведет к ослаблению элементарных человеческих чувств, сердца людей черствеют. У Эйзенхауэра эта черта проявлялась избирательно: он на всю жизнь сохранил нежные чувства к жене, заботу о сыне, расположение к младшему брату Милтону, а для родителей и остальных братьев места в его душе почти не осталось. Он только сделал в дневнике запись о смерти отца. Правда, на следующий день, как бы стыдясь своей холодности, он написал: «Война — такая жестокая вещь, что не дает возможности погрузиться в самые глубокие и святейшие эмоции». 12 марта, в день похорон, он на полчаса заперся в кабинете и написал нечто вроде некролога. Он вспоминал «кристальную честность» Дэвида, независимость его суждений, спокойные манеры. «Я горд, что он был моим отцом»>{175}.
Эти слова были искренними, но память об отце почти сразу отошла в прошлое, заслоненная трудоемкими и кропотливыми служебными задачами. И всё же они оставляли место для раздумий о том, что он может просидеть за штабным столом до завершения войны (Эйзенхауэр был убежден, что завершение возможно только одно — полный разгром блока агрессоров).