Фабрика звезд по-русски - страница 18

— Журналистская мафия-братия. Понятно. Спасибо. Пока.

— Пока. Так во что же ты вляпался?

— Сказал уже: не знаю пока. Узнаю — ты после меня узнаешь первым.

— Смотри — ты обещал.

— Ладно. Только ты адресочек Толстого узнай. Но очень осторожно.

— Ну ты, Совин, и хам!..

— Стас, надо. Я сам к нему и на пушечный выстрел подойти не смогу. Ни к Толстому, ни к Лене Мосиной. А у меня все интересы именно там и сосредоточены. Да, и вот еще что: ты мне не звони, если что — сбрасывай информацию на пейджер.

— Вернись и записывай.

— Что?

— Ты тупой, Совин. Адреса записывай. Лены и Толстого.

— Что, все вопросы мои предусмотрел?

— Хреновый я был бы журналист. Я же всё-таки о попсе пишу. Если я таких адресов знать не буду, меня с работы попрут.

— Ты, типа, чисто, конкретно, хороший журналист, что ли, в натуре? — Совин аж запыхался, произнеся эту галиматью на жаргоне «новых русских» из анекдотов.

— В натуре, — с удовольствием согласился Стас.

— Тогда у меня ещё одна просьба к тебе. Ты про Толстого мне поподробнее узнай.

— И ключ от квартиры, где деньги лежат? — поинтересовался Стас.

— Но молодой человек врал, — с достоинством, хотя не совсем точно, начал цитировать из «Двенадцати стульев» Совин. — У него не было ни денег, ни квартиры, ни ключа, которым можно было бы эту квартиру отпереть.

— Зарвавшийся беспризорный понял всю беспочвенность своих претензий и отстал, — завершил цитату Стас — Я к тебе в докторы Ватсоны не нанимался. Как платить будешь?

— Твой хлеб, о мой беспринципный друг, — информация! Так вот. Если я что-нибудь нарою. Нет, не так. Когда! — Совин уверенно выделил это слово и повторил: — Когда я что-нибудь нарою, сенсация будет твоей. Твоя желтая газетёнка тираж впятеро поднимет. Редактор поцелует тебя в… Он обнимет тебя за… — Совин снова не был оригинален, цитируя «Рассказ подрывника» многоуважаемого Михал Михалыча Жванецкого.

Стас грустно посмотрел на нахального своего приятеля и молча открыл входную дверь. Молчание его тоже явно было цитатой из богатого лексикона подрывников и людей прочих мужественных профессий…

Совин выключил диктофон. Нажал «мышкой» на экране компьютера кнопку «сохранить». Закрыл файл. Закурил и решил выйти поужинать в ближайшее кафе. Работы оставалось еще много. Ночевать явно придется в кабинете. Предстояло перенести в компьютер разговор с мамой Владика Семёнова. Совин был у неё сегодня.

Сиреневый бульвар. Совсем недалеко от дома, где жил Совин. Третий этаж обычной хрущевской пятиэтажки. Дверь открыла маленькая седая женщина о удивительно открытым и ясным лицом. Такие лица бывали у пожилых актрис в советских фильмах семидесятых годов. Они играли матерей главных героев, женщин, прошедших тяжелый жизненный путь — войну, разруху, голод, лишения. Они сразу располагали к себе, были исключительно добры и мудры. Но Дмитрий впервые увидел такое лицо в жизни. От женщины веяло каким-то удивительным теплом и покоем.

Совин извинился за ранний визит и понял, что не знает, с чего начать.

— Простите, как ваше имя-отчество?

— Нина Власовна.

— А меня зовут Дмитрий Совин. Я сотрудник радиостанции, рекламщик, журналист. — Совин показал удостоверение. Правда, в современной России удостоверению могла поверить лишь совершенно безгрешная душа. Но люди верили, что говорило о почти врожденных привычках.

— Простите, чему обязана?

— Нина Власовна, может быть, мы пройдём в комнату? Если вы не против.

— Да, конечно. Проходите, пожалуйста. Хотите чая?

— Ужасно хочу. Вы знаете, я без чая жить не могу. Честное слово. Работали после института с женой в Монголии. Жизнь неспешная. Чай пьется исключительно. Помните, в восьмидесятых с хорошим чаем проблемы были? Забыли, как он и выглядит. А в Монголии нас «Внешторг» снабжал. Да еще вода с горных ледников совершенно изумительная. Не поверите — она натурального голубого цвета. А чай какой на ней! Я такого и не пил больше. Короче, пристрастился ужасно. Я за собой в этом смысле смотрю — прямо как наркоман стал. Только у них наркозависимость, а у меня — чаезависимость. Чаю не попью — я не человек…

Совин говорил, а сам лихорадочно соображал, что делать. Обманывать не хотелось. Нет, не то слово — было противно. И когда Нина Власовна пригласила его к столу, он рассказал ей все, что знал сам…