Фальшивый грош - страница 27

— Но он же раньше половины седьмого телевизор никогда и не включает! — тупо сказала она.

— Может. Но разве вы уверены, что именно в тот вечер не включил раньше?

— Э… Нет. Во двор я не выходила, а по крыше стучал дождь. И я ничего не слышала, — она с новым интересом взглянула на меня. — Надо же! А мне и в голову не пришло! Но нет, нет… Не могу себе вообразить, что Джек Лантри и…

— Но кто-то же да убил! — сказал ее отец.

— Ладно, — поднялась я, — «скорая» вот-вот приедет, пойду, встречу вас в больнице, когда привезут.

— Много шуму из ничего! — бросил он.

— Понимаете, — засмеялась я, — я тут новенькая, и мне хочется произвести впечатление, что я очень-очень деловая.

Я обогнула по тропинке здание. Когда я проходила мимо темной квартиры Джека Лантри, голос от двери произнес:

— Добрый вечер, доктор Фримен!

Я резко обернулась. В руке у меня был фонарик, и я направила луч на человека, стоявшего на ступеньках.

Джек Лантри, засунув руки в карманы, наблюдал за мной, слегка насмешливо улыбаясь уголком рта, и даже не моргнул под ярким светом.

Мое собственное лицо — если б он мог видеть его — было, наверное, картинка еще та. Сколько он подслушал? Давно ли стоит тут? Наверное, видел старика на лужайке — почему же не подошел предложить помощь? А, может, только что приехал… Но я почему-то так не думала.

— Что случилось со стариком? — осведомился он.

— Упал с крыльца, — коротко ответила я. — Едет «скорая».

И отведя от него фонарик, пошла дальше.

— Минутку, — он двинулся ко мне.

Я пошла чуть быстрее.

— Мистер Лантри, — бросила я через плечо, — я тороплюсь.

Несколько шагов он следовал за мной, потом остановился.

Подойдя к машине, я оглянулась. Его фигура темнела на дорожке. Я приказала себе перестать глупить: может, он намеревался извиниться за свое поведение накануне. Но была рада оказаться в машине.

В пути я размышляла, что алиби Джека Лантри на тот роковой вечер, пожалуй, не крепче, чем у Карла Шредера. Свет в квартире и работающий телевизор — примитивный трюк, создающий впечатление, что дома кто-то есть. Все, кто видят и слышат, автоматически приходят к выводу: значит, он дома. Точно так же, как нынешним вечером у нас и тени сомнений не возникло — темно, значит, Джека дома нет. И, безусловно, мотив у него есть тоже. Вот только, как мне указали уже трое, вряд ли Джек стал бы вынашивать планы полгода, прежде чем ударить.

«Скорую» я встретила на дороге и выругала себя: надо сосредоточиться на своих делах и забыть человека, стоявшего в тени у дома. Но происшествие странно встревожило меня: пробыла я в городе всего две недели, но куда бы ни поворачивалась, всюду натыкалась на эту тайну.

Кто же убил Элинор Шредер?

Остаток недели прошел довольно спокойно, без бурных событий. Дэнис сводил меня на обед в роскошный ресторан в Авроре и показал дюжину фотографий, которые ему удались в нашу общую экспедицию. Лишь четыре, заявил он, сносные. Глядя на них, я поняла, отчего Билл назвал Палмера — «художник с камерой»: какое искусное использование светотени и мгновений неподвижности.

А в воскресенье Карл Шредер повез меня осматривать окрестности. Мне открылось, что Карл глубоко и тонко чувствует красоту природы, он показывал мне тихие затененные уголки дороги сквозь естественный лес, заливчики, где ивы окунали ветви в воду, а в тени стояли коровы; высокие холмы, с которых открывались дивные виды; полоску густых зарослей кустарника рядом с дорогой, где воздух звенел от серебряного курлыканья токующих тетеревов.

На ланч мы устроились у водопада, и, пока готовилось мясо, я поинтересовалась, где он так великолепно выучился говорить по-английски, акцента почти незаметно.

— Ты ведь всего года три-четыре как уехал из Германии, как мне рассказывали. Наверное, и раньше знал английский?

— Видишь ли, у моего отца хватило здравого смысла жениться на англичанке незадолго до войны, так что английскому я выучился еще в детстве, так же рано и естественно, как по-немецки.

— А из Германии почему уехал? Извини, — быстро прибавила я. — Не мое конечно, дело.

— Секрета тут никакого. Я никогда особо не интересовался политикой. Война и нацистское правление всего лишь детские воспоминания, очень туманные. Помню одно — мама всегда ненавидела нацистов. У отца были другие взгляды. Он преподавал в школе английский, писал стихи. Был абсолютно непрактичен, его мало трогал мир за стенами дома и работы. Но ни глупым, ни эгоистичным он не был. Очень мягкий, добрый, он просто не мог поверить, что бывают и злые.