Фантастика 2002. Выпуск 1 - страница 30
— Господа! Господа! — Гаррик нетерпеливо постучал палочкой по подобию дирижерского возвышения. — Начинаем!
— Пора бы уже! — хмуро буркнул руководивший лагерным оркестром рыжий вахмистр Бекст.
Был он грузен, мордаст и небрит. Форма вахмистра обтягивала его фигуру, делая ее похожей на защитного цвета грушу, поставленную на начищенные сапоги. Бекст с подозрительностью и нескрываемой злобой оглядывал хористов. По выражению лица вахмистра можно было понять, что давать певцам каких-либо послаблений Бекст не собирался.
Хористы выжидательно уставились на своего руководителя.
— С первой цифры, — нервно сказал Джагута, стараясь не смотреть в сторону вахмистра. — Прошу! — и взмахнул палочкой.
— Стоп, стоп, стоп! — Бекст рьяно ринулся в полосатые ряды небритой рыжей мордой, маленькими ржавыми от шнапса глазами высматривая нарушителя. — Ты сфальшивил сейчас, подлец!
Каждый сжался, надеясь, что обращаются не к нему.
— Ты сфальшивил! — Палец вахмистра обличающе уперся в нарушителя.
— Никак нет, господин вахмистр! — У отвечавшего певца был красивый и глубокий баритон, но сейчас он лепетал, как испуганный ребенок. — Я не фальшивил! Это не я!
— Я слышал, — со злорадством сказал Бекст. — Меня не проведешь, дерьмо! У меня абсолютный слух! Вон из рядов!
У вахмистра Бекста действительно был слух. Он прекрасно играл в компаниях на губной гармонике, но вот аккордеон ему не давался, возможно, он был излишне тяжел, а быть может, инструмент этот был создан совсем не для Бекста. Вахмистр терпеть не мог, когда над ним подсмеивались, сейчас он мстил хористу, как только может мелко и ничтожно мстить истинному таланту рядовая посредственность, которая обрела над талантом внезапную власть. Посредственность всегда полагает, что ничего сложного в мастерстве нет. Так, во время представления оперы Моцарта «Дон Жуан» в Париже один развязный молодой человек стал громко подпевать исполнителям, и это мешало зрителям. Один из них, не выдержав, громко воскликнул: «Вот бестия!» «Это вы мне?» — спросил молодой человек. «Нет, — сердечно сказал зритель. — Я имел в виду Моцарта, который мешает вас слушать». Вахмистр Бекст был из тех, кто бездарно подпевает, но требует восхищения своим призрачным мастерством. Губная гармошка — это, знаете ли, тоже инструмент! Кто знает, каким инструментом пользовался бы Моцарт, не случись у него рояля!
— Вон из рядов! — сказал вахмистр и с хищной нетерпеливостью потащил хориста за шиворот.
— Господин вахмистр! Клянусь, что это не я! — Певец чуть не плакал, и Азеф понимал причину его испуга. Изгнанный из хора, певец становился ненужным и отправлялся на штрафной двор.
Последняя и самая горькая неудача!
— Я сказал — вон! — загремел Бекст. — Вздумал надуть меня! Никогда ты не пел ни в какой опере, дерьмо! Ты — дерьмо! Повтори!
— Я никогда не пел в опере. Я никогда не пел в опере. Я — дерьмо, — забормотал хорист.
Вахмистр осклабился. В пустоте его бутылочных глаз загорелся живой огонек.
— Лжец! — сказал он.
— Лжец! — упавшим голосом согласился провинившийся хорист.
— И ты никогда не пел в опере?
— И я никогда не пел в опере, — безжизненным голосом повторил хорист.
Азеф узнал и его.
Господи, что делают с людьми люди!
Вчера еще многие считали бы за счастье внимать в тишине несущемуся со сцены божественному голосу Соломона Беная, которого пресса иной раз сравнивала с Батом Колом, падающим на землю с хрустальных небес. Истинно божественный голос был у этого оперного певца, Бат Кол, божественный глас, о котором упоминали в стольких рецензиях критики и за который певцу отплачивалось корзинами цветов и аплодисментами. Из-за него теряли разум и осторожность экзальтированные поклонницы, в его уборной устраивали скандалы люди света и полусвета. «Две черных розы я принес / и на немое изголовье / их положил, / и сколько слез / я пролил с нежностью любовной. / Но тьма нема…»
Тьма нема.
— Вон, негодяй! — с важной значительностью дорвавшейся до власти бездарности сказал вахмистр Бекст. — Ты ответишь за свой обман. Клянусь, не будь я Бекст, еще сегодня ты расплатишься за все свои гнусные поползновения! Уведите его!