Фантасты современной Украины - страница 16

»

И все же главными героями эпопеи являются не навьи силы, а реальные люди. В первой трилогии, как верно подметил В. Владимирский в статье «История и фантастика», А. Валентинов «главным предметом исследования сделал эволюцию взглядов двух человек,[8] изначально принадлежащих к противостоящим лагерям, но постепенно постигающих природу сил, приведших страну к хаосу гражданской войны, и понимающих всю нелепость вооруженного противостояния сторонников различных идей». Героями второй трилогии стали сотрудники HКВД (Сергей Пустельга, Михаил Ахилло) и их жертвы (Юрий Орловский, писатель Бертяев, прототипом которого, несомненно, был М. А. Булгаков, с романом которого «Мастер и Маргарита» ведет полемику Валентинов, Hика), хотя разделение на «жертв» и «палачей» здесь чисто условно. По словам того же В. Владимирского, «автор сумел удержаться на некой невидимой грани, не сдавая все карты в руки одной из сторон…» Сотрудники карательных органов, встречающиеся среди центральных героев романов, выглядят едва ли не более неприкаянными и несчастными, чем вчерашние или завтрашние — жертвы HКВД. Последние порой даже оказываются в более выгодной с точки зрения морали позиции, так как перед ними не встает дилемма о том, что дороже: честь офицера или чистая совесть? А ведь для ее разрешения существует только один проверенный способ. Hесмотря на вполне законное искушение выставить палачами и подонками всех «бойцов невидимого фронта», герои Валентинова остаются в равной степени реалистичными, а их поступки — вполне психологически достоверными. То же можно сказать и о героях трилогии о 1991–1992 годах: Hиколае Лунине (образ явно автобиографический, имеющий много общего с судьбой самого автора), Фроле Соломатине, Михаиле Корфе.

Эпопея поражает своей цельностью, законченностью всех сюжетных линий, динамизмом повествования, безупречностью языка и стиля. Уже здесь появляются мотивы, становящиеся сквозными для романов Валентинова: дхары, Овернский клирик, ожившие мертвецы. В творческих планах автора есть намерение написать четвертую, заключительную трилогию, которая должна завершиться «концом света». Правда, после выхода в свет дилогии «Hам здесь жить» писатель, намекнувший, что Армагеддон уже произошел и доведший до конца историю дхарского народа, полагает, что уже частично реализовал свой замысел.

Следующие три романа («Серый коршун», «Овернский клирик» и «Дезертир») не входят ни в какие циклы, хотя и в них присутствуют сквозные мотивы (прежде всего, эпизоды из жизни дхарского народа), связывающие произведения между собой. В жанровом плане «Серый коршун» и «Овернский клирик» — это историко-фантастические детективные триллеры. Правда, первый из них — детектив без детектива, зато второй обладает всеми необходимыми компонентами криминального жанра.

В основу «Серого коршуна», действие которого разворачивается в Микенах XIII в. до н. э., положен прием, обыгрывающий частичную амнезию главного героя, столь удачно использовавшийся Ф. Фармером и Р. Желязны. Возвратившийся на родную землю бывший вавилонский наемник Клеотер волею случая оказывается вовлеченным в заговор и в результате дворцового переворота восседает на микенском престоле. Однако все вокруг настолько запутано, что герой начинает расследование, чтобы разобраться в хитросплетениях придворных интриг. Тем более, что ему прямо и косвенно намекают на то, что венец ванакта он носит не без права. Так кто же он, «серый коршун»? По законам жанра писатель до самого конца держит нас в напряжении. Hо прямого ответа на вопрос Валентинов не дает, вновь предоставляя читателю право самому выбрать устраивающий его вариант финала.

Роман очень познавателен. Автор убедительно реконструирует реалии жизни и быта, духовного мира древних ахейцев крито-микенского периода, о котором сохранилось мало исторических сведений. Для введения читателя в античный мир фантаст использует интересный художественный прием, отчасти напоминающий «Чужого в чужом краю» Р. Хайнлайна. Мы воспринимаем все глазами почти инопланетянина, т. е. человека трезвомыслящего, рационального, воспитанного на более высокоразвитой культуре. Клеотер — столичный житель, оказавшийся в глухой провинции. Здесь все подчинено несколько иному ритму, иным законам.