Фанткритика — это просто - страница 50

Десятки книг различных жанров, вышедших общим тиражом более двух миллионов экземпляров, переведённых на десяток языков, читаемых и поныне — немалое достижение для писателя, чей жизненный путь закончился в мае 1993 года. Даже в провинциальной библиотеке можно прочесть пять его фантастических и четыре приключенческо-детективных книги. Для писателя читательское признание немаловажно, и эту награду Михаил Михеев получил.

Чтобы придать «человеческое» измерение тексту, хочется закончить его фрагментами из очерка сына писателя, написанного к семидесятипятилетию отца, тогда так и не опубликованного, увидевшего свет совсем недавно в Сети. «Михаил Михеев не стал знаменитым писателем. Но среди писателей нашего города он находится в ряду тех, кого читают едва ли не больше всего. Не было человека, даже не особо читающего, кто бы в те годы не читал книг отца. Он был истинно народно популярен, отцовские книги были на виду, на них мы все росли… Отец всегда попадал в точку. Написал единственную членораздельную песню в молодости, она стала народной, написал „Тайну белого пятна“ — она стала визитной карточкой поколения… Ограничился славой одного города, но воспитал в Сибири целое поколение на бескорыстных принципах…

Он наивен. Размаха ему не хватало всегда. Он не читал Сартра, Канта, Ницше, Фрейда… Любимый писатель его и тот всего-навсего Александр Дюма. Ну ещё Джек Лондон и Александр Грин…

Отец всегда одевался в чёрте во что! И обстановки никакой у него никогда не было. И не стыдно… Маленькие радости: на рыбалку съездить, костёр развести, „Москвич“ свой починить, тридцать лет уже существовавший драндулет… Честолюбия он не имел. В доме всё было сделано своими руками, и полки книжные, и шкафы… Это донкихотство его, вид всегда затрапезный и пиджак потрёпанный, а он в своей наивной романтической позе всё пытается истину восстановить…

Михеев — писатель для действительно простых людей, мастеровитых, умных, талантливых, до сих пор наивно верящих в добро, сказку, фантазию и мечту…»

Конец зимы давнего 1991 года, Сосновый Бор под Ленинградом, первый «Интерпресскон» — как молоды все были! Кто не был молод, тот был ещё бодр. Борис Стругацкий провёл пресс-конференцию, другие «мэтры» давали интервью. Внимания ленинградского ТВ удостоился и Александр Щербаков — автор всего двух книг, но уже лауреат премии Еврокона. Среди советских таковых было немного, не считая «антисоветского» лауреата — философа Александра Зиновьева, Щербаков стал третьим, после Парнова и Стругацких. Немолодой, с проседью в длинных волосах, но совершенно неформальный (в джинсе и джемпере), весело улыбающийся, не приемля «старческого катастрофизма», он совсем просто сказал о проблемах творчества: «Мы ждём от писателя ума, а от писателя надо ждать чувства!»

Чувства в его книгах были, хотя получил он техническое образование и четверть века работал инженером. А ещё были напряжённый сюжет, характеры вполне обрисованные, достаточно научные предположения. Лауреатов на Евроконах выбирают не очень-то демократическим путём, но сборник НФ-повестей Щербакова «Сдвиг» (1982) отмечен премией за лучшую книгу года вполне заслуженно.

Именно с «чувств» начинается написанная в середине семидесятых заглавная повесть: пенсионер неназванного островного государства Спринглторп после гибели сына и смерти жены чувствует свою полную ненужность… Вдруг — не просто стихийное бедствие, а грандиозная катастрофа: землетрясение и нашествие океана. Весь остров приходит в движение, смещается в никуда со скоростью до семидесяти метров в час…

Для советской НФ тех времён «катастрофизм» был ещё совсем неизбитой темой. На русском ещё не вышел всемирно известный роман Сакё Комацу «Гибель Дракона», реалистично-обстоятельно живописующий гибель Японии в результате геологических катаклизмов. С этой книгой поневоле возникает сравнение, и советский автор мало в чём уступает автору мирового бестселлера. Последствия бедствия изображает достоверно: «Все налаженные системы словно растворились…» Психологически точно показывает, что если в эти чёрные времена есть за кем идти — люди пойдут.