Фарфоровое лето - страница 7

Агнес, казалось, забыла о том, что хотела унести белье, бледная, стояла она, прислонясь к кухонной двери, не понимая, что Конрад все еще ждет от нее ответа: опустив голову, она несколько раз повторила фамилию Вассарей. Потом она наконец выскочила из кухни, пробежала черед переднюю, не слыша, что Конрад громко кричит ей вслед, не слыша, что открывается входная дверь. Когда Кристина внезапно появилась перед ней, она испуганно вздрогнула.

Кристина посмотрела на Агнес, потом на своего красного как рак мужа, ситуация ей показалась необычной и в то же время настолько комичной, что она не смогла удержаться от смеха.

— Что у вас тут случилось? — спросила она и бросила сумку на комод.

Я упорно отрицала, что взяла дело с письменного стола Конрада. В отличие от моего мужа мне ничего не стоит в случае необходимости несколько видоизменить правду. Я отрицала все, несмотря на очную ставку с бедной Агнес, на которую Конрад свалил вину за пропажу и которая, побледнев, молча стояла тут же с жутко несчастным видом. Я не припомню, чтобы она когда-нибудь еще так выглядела.

— Ну что ж, если Агнес не перекладывала дело в другое место и ты его тоже не брала, то в нашем доме завелись привидения, странные привидения, которые интересуются странными судьбами, — сказал Конрад. Обычно такой невозмутимый, он едва сдерживался.

— Не сомневаюсь, что ты его найдешь, — произнесла я с подчеркнутой беззаботностью. Конрад молча вышел.

— Ну вот я и вернулась, — сказала я Агнес. — Теперь ты спокойно можешь идти домой. Почему ты так долго не уходила? Ты беспокоилась обо мне?

Агнес кивнула. Она нагнулась, чтобы надеть туфли, и я заметила, что это дается ей с трудом, она очень устала. Мне было жаль ее, но я ничем не могла ей помочь. А поскольку в таких случаях все больше загоняешь себя в двусмысленную ситуацию, то я с невинным видом стала выяснять у Агнес, объяснил ли ей Конрад, какие именно важные документы он ищет. Она покачала головой.

В тот вечер мы с Конрадом старательно избегали друг друга. Меня это вполне устраивало. Мне нужно было многое обдумать. Конрад работал, а я свернулась калачиком на диване в гостиной и зарылась головой в мягкие подушки.

Что я сделала, чего добилась за этот долгий день? Я попыталась еще раз перебрать в памяти все, что сегодня произошло.

Испуганное лицо Агнес преследовало меня, пока я спускалась по лестнице. Сегодня ее преданность действовала мне на нервы. Дело о наследстве Вассарей лежало в моей сумке, с которой я всегда хожу за покупками.

Я чувствовала приятное возбуждение, оно пронизывало меня всю, до кончиков пальцев. На улице было прохладно, давно уже я не выходила из дома так рано, в утренние часы, заставляющие людей спешить, торопиться кто куда, чтобы собрать их вместе в тесноте фирм и контор. Давно уже не видела я этих лиц, на которых написаны решимость и озабоченность по поводу предстоящих дневных обязанностей. Иногда, когда Конрад перед уходом в контору наклоняется над моей кроватью и осторожно целует меня в щеку, а я, заспанно жмурясь, гляжу на него, мне бросается в глаза решимость на его лице, но озабоченным его не назовешь. Потому что он, этот странный человек, с удовольствием ходит в свою контору.

Нотариальная контора доктора Вильда расположена на другом конце города. Когда я появилась там, доктора Вильда еще не было.

Доктор Норберт Вильд — друг моего отца. Шесть лет назад я через него познакомилась с Конрадом.

После окончания гимназии я решительно заявила, что не хочу учиться дальше; мой отец сразу же согласился с этим, наверное потому, что считал меня неспособной к учебе. Несколько месяцев я посещала школу моделирования одежды. Я с удовольствием рисовала модели, но шитье вызывало у меня отвращение, кроить же я так и не научилась. Погастролировав в школе моделирования, я решила стать технической ассистенткой врача, но уже через четыре недели мне дали понять, что учебное место стоит недешево и его должна занять более способная претендентка. Я ушла оттуда без сожаления. Два месяца томилась от безделья, часто ходила в театр и внезапно ощутила в себе склонность к драматическому искусству и балету. Начались дни изматывающих споров с отцом: до тех пор безоблачная совместная жизнь с ним оказалась под угрозой, враждебность в наших отношениях росла. Консервативные взгляды отца не позволяли ему согласиться с моими все более настойчивыми требованиями разрешить мне заниматься актерским мастерством и танцами. В конце концов он вообще отказался разговаривать со мной на эту тему. Мама, как всегда, не знала, чью сторону выбрать.