Фартовые ребята - страница 5

— Знаешь, — сказал Ежик, — я все думаю, что б со мной было, если б ты Саню-Попа прикладом не уделал… Прирезал бы он меня, точно. А если б Светка ему в руку не вцепилась — Саня бы нас с ней до твоего прихода успел приколоть.

— А то, как я вас с Макаром бампером долбанул, не помнишь? — спросил Никита.

— Почему? Помню, — помрачнел Ежик. — Я все помню. И как нас с Макаром после этого Светкины жлобы метелили, тоже помню. Насчет того, что они с Петровичем из нас гладиаторов сделали, не забыл. Но одно на одно нашло — и уже все не так, понимаешь? Опять же ни Петровича уже на свете нет, ни мордоворотов, которые били. Одни еще в Бузиновском лесу загнулись, другие — на острове. Макара, конечно, жалко, но я-то жив. И жив потому, что вы меня со Светкой спасли. Мать, между прочим, до сих пор не знает, что и как, но свечки за вас ставит. Я, когда с острова домой приехал, был аж лиловый. Нос мне Саня разбил, губы, пару зубов вышиб, сучара… Мать: «Ой, да где ж тебя так?!» Ну, пришлось соврать, что, мол, шел по улице, закурить попросили… А потом, дескать, подскочили двое, отбили. Вот она за этих двоих, без имени, свечки и ставит. Во здравие.

— А моя и не знает ничего про эти дела… — сознался Никита. — Если б только узнала, точно инфаркт бы схватила.

— Будем живы — не помрем, — стряхнул пессимизм Ежик, — ты лучше шишку готовь — Светуля, небось, истосковалась вся…

— Ладно тебе… — засмущался Никита. — Она неделю назад в Москве со мной виделась.

— Неделю! — хмыкнул Ежик. — Ну, съездила она. В понедельник приехала веселая, во вторник еще ничего, добрая оставалась. В среду уже хуже — рычать стала, в четверг — весь день не с той ноги. А вчера вообще злющая была.

С этими словами он решительно повернул баранку вправо. Проехали бывший совхоз, потом поворот на хлебозавод, въехали в Ново-Сосновку, миновали памятный обоим магазин «Леокадия» и бар «Утиные истории».

Перед воротами Люськиной дачи Ежик бибикнул, и какой-то строгий боец впустил «шестерку» во двор. Собачки, конечно, пробежались по подтаявшим газонам, немного погавкали, но быстро унялись. Ежик, открыв электронным ключом ворота подземного гаража, съехал вниз. Здесь тихо дремали Люськин «Фольксваген-Пассат», дареный покойным Балясиным, и черный «Чероки-Ларедо», скорее всего, Булочкин.

— А я думал, они у вас все сгорели, — заметил Никита.

— Вот этот один и остался, — сказал Ежик. — Он на озеро не ездил. А тот, что Механик угнал, был Сани-Попа.

Никита очень некстати вспомнил, что где-то в полсотне километров отсюда, на острове посреди озера Широкое, в обломках бывшего бункера № 3 валяется этот самый Саня-Поп, которого он глушанул прикладом, а озверелая Булка искромсала ножом… Поди-ка, еще и не сгнил совсем. Там, как в морозильнике, до лета не оттает. Нет, повезло ему тогда, в феврале. И его не убили, и сам он никого не убил.

Ветров вылез из машины, поднялся по лестнице на первый этаж, к раздевалке. По лестнице, со второго этажа, неторопливо спускалась Светка. В широком, просторном платье без талии. Но пузечко все равно просматривалось — и очень заметно.

Он не стал дожидаться, проскочил несколько ступенек, осторожно обнял Булочку…

— Если б ты не приехал, я б тебя убила, — прошептала Светка Никите в ухо. — Пошли! Покажу тебе кое-что.

— Прямо в ботинках? — спросил Никита.

— Наплевать, иди так. Зря, что ли, уборщицу держим?!

Они поднялись на второй этаж, и тут, в маленьком холле, перед самым выходом на лестницу, Никита увидел Люську. Она делала вид, что читает книжку, но, похоже, приезд Ветрова ее равнодушной не оставил. Люську, в отличие от Светки, которая почти каждую неделю наезжала в Москву и вызывала его к себе, Никита не видел уже месяца два. Тогда у нее живота не просматривалось, а сейчас круто выпирал вперед, пожалуй, даже больше, чем у Светки.

— Привет! — сказал Ветров, улыбнувшись Люське.

— Привет-привет, — вяло отозвалась та. — Приехал, значит?

— Приехал… — кивнул Никита, не зная, следует ли надолго задерживаться около экс-секретарши Балясина и какова будет реакция Светки.

— Видишь, какой у нас роддом развернулся? — заметила Булочка. — А все говорят — «рождаемость падает»! Ладно, тетя Шлепа, иди с нами, нечего сопеть попусту…