Файлы №315-316. Погребенные заживо - страница 7

стр.

– Нет, – ответил Молдер, озираясь. – Я знаю только, что ищу я. Видеомагнитофон.

– Зачем?

– В скафандре есть видеокамера. Значит, где-то должны были писать изображение. Причем камера снимала именно то, что видел в этот момент водолаз.

– А вот, наверное, – сказал Морган, указывая на один из пультов.

Ряд прямоугольных кнопок, украшенных знакомыми пиктограммами-стрелочками, узнал бы и ребенок. Да плюс еще кассетоприемник и экран чуть выше…

Молдер быстро разобрался с кнопками и включил воспроизведение.

На экране появилась какая-то рябь, сменившаяся голубизной чистой пленки.

Молдер переключил магнитофон на перемотку назад в режиме просмотра. Вновь рябь, а потом вдруг появилось изображение какого-то аппарата.

– Что это за чертовщина? – спросил Морган.

– Похоже на фюзеляж самолета, – сказал Молдер.

Камера как бы отъехала, увеличив поле съемки, и все убедились, что перед ними кабина самолета. Мелькнула какая-то надпись, потом еще одна. А потом перемотка отключилась, и Молдер снова включил нормальное воспроизведение. И они просмотрели всю запись, останавливая изображение на надписях, – до возникновения странной ряби.

– Это наш "мустанг", – сказала Скалли. – "Норт америкэн пи-пятьдесят один". Времен Второй мировой войны.

– Точно, – согласился Морган, с удивлением глядя на столь подкованную в военной технике агентшу-фэбээровку.

Молдер, знавший, что Уильям Скалли-старший носил погоны, познаниям партнерши не удивился.

– Отец с братиками клеили модели самолетов, – пояснила Скалли Моргану, – а я любила смотреть.

– Они не несли радиоактивных зарядов? – Спросил Молдер.

– Нет, это просто дальние перехватчики или истребители сопровождения. Перемотай на кадр с бортовым номером, я перепишу.

Молдер отмотал пленку назад, до изображения трафарета. Скалли переписала номер в блокнот.

– Что же тогда облучило французских моряков?

– Понятия не имею, – Скалли пожала плечами и спрятала блокнот в карман пиджака. – Зато я имею понятие о человеке, у которого кое-что можно спросить.

Пасифик-хайтс, Сан-Франциско Калифорния

Глубоководник Готье методично исследовал содержимое собственного письменного стола. Брал в руки очередную бумагу, бегло проглядывал ее от начала до конца и бросал на пол. Так продолжалось довольно долгое время. Наконец, очередная бумага – на сей раз, для разнообразия, это был почтовый конверт – определенно привлекла его внимание. Правда, сам конверт ждала та же судьба, что и предыдущие бумаги, – он спланировал на пол, – но документ, извлеченный из конверта, был подвергнут самому внимательному изучению.

– О, Поль, ты дома! – раздался за спиной Готье голос.

Готье смял бумагу и обернулся.

На пороге стояла та самая женщина, с которой он был сфотографирован на фоне Эйфелевой башни.

– Я так о тебе беспокоилась! – она бросилась мужу на шею, прижалась к нему всем телом. – Ты почему мне не звонил?!

Как всякая нормальная жена, она ждала, что после столь долгого отсутствия оголодавший муж немедленно примется срывать с нее одежду и разложит супругу прямо здесь, в кабинете, на полу. И ничего не имела против такого развития событий.

Однако муж не мычал и не телился.

Он просто смотрел поверх ее головы, в стену. Словно бревно с глазами…

– Приходили люди из консульства, – продолжала Джоан Готье, – сказали, что у вас на борту какая-то авария произошла… – Она оторвалась от мужниной груди и глянула ему в лицо. – Ты почему мне не отвечаешь?

Его равнодушный взгляд обеспокоил ее. А потом и вовсе перепугал. Потому что – она вдруг поняла – это был вовсе не взгляд мужчины поверх головы женщины. И не взгляд супруга, которому до отвращения осточертела половина…

– Ты почему мне не отвечаешь? – повторила она и пробежалась глазами по комнате.

То, что она увидела, бросило ее в холодную дрожь.

– Ты почему мне не отвечаешь? – сказала она в третий раз и сделала шаг назад.

Муж по-прежнему молчал. У нее задрожали губы. Она отступила еще на шаг и вдруг бросилась вон из комнаты.

Он догнал ее уже возле входной двери. Схватил правой рукой за плечо, а левой зажал рот, из которого уже рвался на волю истошный визг. Еще десять минут назад она бы сразу растаяла от таких прикосновений, но сейчас просто зашлась в мычании.