Федерико Феллини - страница 5
Он всегда направлял разговор, даже когда казался рассеянным и отсутствующим, расстроенным и больным, раздраженным и чем-то озабоченным или погруженным в свои фантазии. Он вел собеседника, куда хотел, в самых непредсказуемых направлениях, втягивал в немыслимые сферы, неожиданно заставляя вдруг отклоняться от предложенной им самим темы. Но это происходило лишь на периферии его «я», и никто никогда не смог бы оказаться в центре его вселенной, в святая святых его лабиринта.
Новый Тезей, он не нуждался в том, чтобы Ариадна направляла его путь своей нитью. Он сам всегда тянул за эту нить, спрятанную, наверное, где-то в рукаве, причем управлялся с нею с поразительной ловкостью, как заправский фокусник.
В феврале 1981 года он пригласил меня на ужин к себе на виа Маргутта, улицу, где в Риме селились художники. После еды он углубился в воспоминания о послевоенных героических временах, поведав среди прочего о тайном бегстве Роберто Росселлини в Америку на свидание с Ингрид Бергман и о том, как отреагировала на это Анна Маньяни.
Шел 1948 год. Незадолго до этого Роберто Росселлини получил от Ингрид Бергман ставшее впоследствии знаменитым письмо: «Дорогой мсье Росселлини, я видела Ваши фильмы «Рим — открытый город» и «Пайза» и нахожусь с тех пор под огромным впечатлением. Если Вам требуется шведская актриса, очень хорошо говорящая по-английски, к тому же еще не забывшая немецкий, немного знающая французский и умеющая говорить по-итальянски лишь «ti amo», я готова приехать в Италию, чтобы работать с Вами». И Росселлини решил сам пересечь океан и встретиться с ней в Соединенных Штатах.
Роберто Росселлини и Анна Маньяни жили тогда в «Эксельсиоре», самом элегантном отеле на виа Венето. Причем актрисе разрешалось держать в апартаментах, которые они занимали, трех своих собак. Рано утром Росселлини тихонько поднялся, прокрался на цыпочках в ванную комнату, неслышно оделся и двинулся к входной двери.
«Робе, ты куда?» — спросила Маньяни, внезапно проснувшись, когда он был уже на пороге.
«Хочу выйти с собаками, пусть немного побегают в саду виллы Боргезе», — ответил он, сочтя такой предлог вполне правдоподобным.
«Так рано? Еще только светает».
«У меня немного нервы шалят. Думаю, уже не засну».
«Хорошо, но погуляй с ними только на вилле Боргезе».
Ему пришлось тащить с собой собак, но, едва спустившись в холл, он тут же передоверил их портье, вызвал такси и устремился в аэропорт Фьюмичино, чтобы первым же самолетом вылететь в Америку.
Анна Маньяни буквально поставила с ног на голову весь отель. Она даже набросилась на своих собак, упрекая их в том, что они не подали никакого знака, который позволил бы ей догадаться о выходке Росселлини, и яростно ругая их последними словами. «Глупые твари! — кричала она. — Мерзкие подлюги! Подлые предатели!»
Пока Феллини рассказывал, Джульетта Мазина время от времени качала головой. Наконец она не выдержала:
— Ты очень хорошо все рассказал, но кое о чем все же забыл упомянуть.
— Что я забыл упомянуть, Джульетта?
— Ты забыл о самом главном.
— О чем?
— Что Роберто, если называть вещи своими именами, повел себя в этой истории далеко не как джентльмен.
— Какое это имеет значение, Джульетта?
— Имеет, причем очень большое!
— Нет, Джульетта.
— Ты должен был сказать…
— Что я должен был сказать?
— Что Роберто повел себя как настоящий негодяй.
— Джульетта, я просто рассказал эту историю.
— Раз ты не упомянул о том, что Роберто повел себя как негодяй, значит, ты одобряешь его поведение.
— Я ничего не одобряю, Джульетта.
— Раз ты не сказал, что он поступил как негодяй, это означает, что ты его соучастник.
— Но что я такого сделал, Джульетта?
— Почему ты не говоришь, что он повел себя как негодяй?
— Прошу тебя, Джульетта!
— Я прекрасно понимаю, почему ты не сказал этого.
— Почему я этого не сказал?
— Потому что ты бы сам так поступил.
— Мы с Джульеттой составляем идеальную пару, символ итальянской супружеской четы, — произнес Федерико Феллини, нежно погладив жену и поднимаясь, чтобы проводить меня до дверей.
18 января 1990 года я интервьюировал его по случаю семидесятилетия. Поскольку он не совсем хорошо себя чувствовал, я пришел к нему домой. Несмотря на где-то подхваченный азиатский грипп, он был в прекрасном настроении и, как обычно, постоянно иронизировал, не забывая высмеивать и себя. Подчеркнуто шутливым тоном он отвечал на все вопросы, даже самые серьезные, касающиеся уходящего времени, старости, смерти, Бога, веры в загробную жизнь.