Я на секунду отвернулся, переводя дух. Все было правильно. Мохнатый шипящий ком катился по дорожке, а с деревьев, со скульптур спрыгивали все новые кошки.
Я не винил ее за аварию, не винил за боль, за режущий, ломающий тело водопад, не винил за полную крови пепельницу.
Я не мог ей просить того, что она ушла и оставила меня там, бросила наедине с темнотой и шорохом дождя.
Когда-то я, наверное, любил ее — я не помнил этого точно, — но теперь жил только одним чувством, только оно заставляло меня думать и ощущать. Криком разогнав вцепившихся в нее кошек, я прыгнул к Мирте.
Утром на центральной дорожке городского кладбища было очень много следов — отпечатков кошачьих лап, клочьев шерсти, лоскутов ткани, пучков травы. Наваленная у забора куча веток казалась слишком большой, неестественной. В ворохе опавших листьев виднелась женская рука с длинным четким шрамом на тыльной стороне ладони.
У ступенек склепа лежал мертвый котенок. Его левый глаз был открыт. Он был рябой, нехороший.