Феллини - страница 8
Хотя Федерико получал хорошие оценки почти по всем предметам, за исключением математики, физики, химии и военной подготовки, занятия в школе наводили на него скуку. Он ничего не делал, глазел на ворон и вдыхал весенний воздух, струящийся в приоткрытое окно. Он рассказывал позже, что часто бездельничал во второй половине дня, мечтая о Вольпине, которая в это время на пляже флиртовала с рыбаками. При малейшей возможности Федерико прогуливал занятия. Согласно записям в лицее он прогулял шестьдесят семь дней в течение одного учебного года — «почти рекорд», как отметил Туллио Кезич, его биограф. Свои воспоминания о школе Феллини опубликует в 1940–1941 годах в журнале «Марк Аврелий» и в 1946–1947 годах в журнале «Травасо делле идее» (оба журнала сатирические). Феллини описывает свое поведение с сарказмом. В «Травасо» от 20 октября 1946 года он описал свой первый день в лицее:
«По площади, под дождем, не спеша идет худой, взлохмаченный парнишка, с грязным шейным платком. Он поворачивает, подходит ко входу в лицей, останавливается на площади под козырьком, закуривает окурок в ожидании… Но в ожидании чего, если уже без четверти девять? Дорогие друзья, даже если это первый день занятий — это дело чести — Феллини должен непременно прийти с опозданием… Он курит, вскидывая голову при каждой затяжке, так как у него всегда насморк. Точно в девять часов он поднимется по лестнице…»
Следующим летом его отправили в лагерь в Веруччио, средневековый городок в двадцати километрах от Римини, для участия в слете фашистской молодежной организации, созданной Муссолини. Ребята были поделены на группы в зависимости от возраста, все одеты в униформу: «Figlt della Lupa» («дети волчицы») — от шести до восьми лет, затем мальчики становятся balilla, а девочки giovane Italiane (молодые итальянки), к двенадцати годам мальчики переводятся в мушкетеры и проходят военную подготовку.
В Веруччио Федерико имел большой успех, изобразив в карикатурном виде balilla мушкетерами. Его рисунки были опубликованы в единственном номере «Ля Диана», небольшом журнале, посвященном balilla Римини. Под рисунками — подпись: Av. Fellini Federico, где «Av.» означает «авангардист» — так называли подростков в фашистской организации. Во время собраний он, как все молодые итальянцы того времени, пел гимн фашистов и носил униформу. Но у него всегда было что-то не в порядке, к большому огорчению преподавателей: однажды он забыл свою феску[12], в другой раз не надел ботинки или брюки с напуском, а как-то отвинтил штык и не смог его снова привинтить. Трудно сказать, делал он это намеренно, чтобы отомстить за своего отца, с которым грубо обошлись чернорубашечники[13], и таким образом высмеять эти «отвратительные морды». А может быть, поступал так бессознательно, потому что был рассеянным или просто не хотел ни участвовать, ни открыто сопротивляться повседневности серой провинциальной жизни и продолжал жить в мире своего детства. «Робкий саботаж, чтобы не выглядеть полноценным фашистом, непокорного парня, инстинктивно отвергающего эту губительную милитаристскую атмосферу» — так позже оценит свое поведение Феллини.
РИМИНИ
Федерико всегда с ностальгией будет вспоминать свой родной Римини, этот небольшой приморский городок, спокойный и очень провинциальный, который больше таковым не является. Ему доставляло удовольствие подробно, с массой забавных деталей описывать сцены, реально пережитые, зачастую приукрашенные, иногда придуманные, в местах своей юности. Теперь они обезображены войной, беспорядочной застройкой и бурно развивающимся туризмом:
«У меня нет желания возвращаться в Римини. Я должен в этом признаться. Это какое-то торможение. Моя мать, сестра, члены моей семьи все еще живут там: боюсь ли я каких-то разочарований? Прежде всего возвращение мне представляется каким-то „пережевыванием“ прошлого, мазохистским и полным самолюбования, какой-то театральной, искусственной операцией. Разумеется, в этом может быть свой шарм. Но шарм вялый, тревожный. И я не могу заставить себя рассматривать Римини как объективный факт. Это, скорее, только какое-то измерение памяти <…> памяти к тому же выдуманной, фальсифицированной, измененной, на которой я столько спекулировал, что во мне родилось некое замешательство».