Феминистки не носят розовое (и другие мифы) - страница 10
Возвращаясь к кремового цвета дивану (сейчас уже, вероятно, с кровавыми пятнами): встреча подходит к концу. Она была довольно долгой, и кошки в очередной раз сослужили мне отличную службу. Профессиональный союз был создан, но не уверена, что достаточно прочный, чтобы пережить непрошеный кровавый развод. Струсив, я позволяю собеседнице встать первой, чтобы проводить меня к двери, и за ее спиной с профессиональной бесшумностью оборачиваюсь, проверяя диван. Трусы, к счастью, не подвели. Ни пятна, ни развода, ни капли. Нет даже крохотного мазка в форме сердечка, что теперь, когда я успокоилась и иду к выходу, кажется досадным. Я покидаю этот офис, не оставив за собой ни следа, ни единой своей частички, и только моська моей кошки задерживается в памяти директрисы по кастингу чуть дольше, чем мое лицо.
Сбегая по лестнице на улицу, я качаю головой и думаю, что не стоило это все учащенного сердцебиения – трусы, феминизм, – того, чтобы отказываться от самой правдивой, уверенной и лучшей версии себя: девочки с тампоном. Но что же делать девочке, нет, женщине в этом радикальном феминистском обществе, где если ты не с ним, то против него? Вспоминается другой случай, когда несколько недель назад я целый день ходила злая без видимой на то причины и в какой-то момент решила проверить приложение-календарь месячных в надежде найти точное химическое оправдание моему невыносимо гадкому настроению.
«Повышение эстрогена и прогестерона улучшает настроение и успокаивает, что позволяет тебе быть расслабленной, сдержанной и спокойной в эпицентре любого урагана».
Злая и совершенно сбитая с толку, я отложила телефон. Если бы у этого приложения была горячая линия, я бы им набрала и спросила: «Почему я сама чувствую себя этим ураганом?». Звоню другу, чтобы вывалить ворох запутанных переживаний и туго затянувшихся болезненных узелков и попытаться во всем этом разобраться.
«Ты не в депрессии, ты просто сложная», – вздыхает он.
ВОТ ОНО.
СЛОЖНАЯ.
ЖЕНЩИНЫ – СЛОЖНЫЕ.
ВСЕ.
В один день мы – шторм, мощный и необузданный, в другой мы как солнце, излучаем во все стороны свет, в третий похожи на воздух, незаметно шелестящий, в четвертый становимся пламенем, яростным и страстным. И нам не нужно приложение, чтобы узнать, оправдан ли наш гнев, не требуется сбривать волосы, чтобы быть настоящими феминистками, или всеобщее признание, чтобы доказать лидерство, или проклятое нижнее белье, чтобы быть свободными. И уж совершенно точно нам не нужны новые правила и установки феминизма, чтобы принимать в свои ряды одних, а другим говорить: «Ты нам не подходишь».
Когда я это пишу, вспоминаются слова моего преподавателя по актерскому мастерству: «Я заклинаю вас найти в себе силы принять себя целиком». Это было ее главным правилом, мантрой и вызовом для артиста: чтобы быть храбрым и открытым.
Я надеюсь, что именно это и под силу феминизму: даровать нам храбрость быть на сто процентов собой и знать, что с каждой из этих сторон все в порядке. Хочется верить, что феминизму это под силу ради меня, вас, ради молодых женщин, растущих в этой обстановке, и ради мужчин – особенно мужчин, – которым тяжело дается принятие собственных чувств и себя и которые нуждаются в женщинах, подающих им пример и поддерживающих их.
Мои ролевые модели феминизма вовсе не классические, понятные или легко идентифицируемые. Временами они проблемные, шокирующие, и все они балансируют на грани. Я никогда не стану Малалой, чистой сердцем и лишенной эгоизма, выступающей на собрании ООН за женское образование. Не буду и Роуз Мак-Гоуен, дерзко появляющейся в репортажах с бритой головой, борющейся против ядовитой маскулинности.
Я скорее стану кем-то вроде Дж. К. Роулинг, невозмутимо читающей в библиотеке отрывок из своей новой книги, позволяя написанному говорить за себя, с ярко-красной помадой, в невероятно красивом пиджаке, плотно обшитом пайетками, царапающими, когда она кого-то обнимает. Или Памелы Андерсон, стоящей на корабле на высоких каблуках и выступающей вместе с обществом охраны морской фауны против убийства морских котиков в Канаде. Или Ингрид, переживающей за свой макияж и одновременно обдумывающей свою следующую социальную рекламу против использования меха. Или, черт, я стану похожей на Белль, которая своей добротой, состраданием и щедрым сердцем приручила ужаснейшее чудовище города. И можно что угодно говорить о ее недостатках с точки зрения феминизма, но никто не смеет притрагиваться к книгам Белль или ее чудовищу.