Феникс - страница 8

– Так беда-то в чем? Чай, коровки не перевелись. Понятно, что сейчас молока взять неоткуда, но в крепости коров много, сама видела.

– Это так, да только слаба еще девка, ей хоть недельку материнское потребно. Ну да Отец Небесный не оставит. Коли направил туда Добролюба, – а иной вряд ли решился бы, – глядишь, еще разок Неждане поможет.

– Неждане? – переспросила Смеяна.

– Разве не слышала, как он ее величал? Видно, дочурку покойную в ней узрел. Теперь никому не уступит, себе заберет, оно и по праву.

– Как так?

– Дак его это дочка, потому и прежнюю Неждану в ней сразу узрел. Кровь, она сильнее любых уз будет.

– Бабушка, нам ить все едино тут оставаться, так давайте мы к себе ее пока заберем. Мамка-то своего младенчика дома оставила, у родственницы, а как покормит Ратиборушку, так и сцеживает, чтобы не перегорело молоко, так что беды в том не будет.

– Ох-ох-ох, доченька. Тут и без того не ведаю, как быть. Натворила старая головушка, совсем уж ума лишилась.

– Что случилось-то?

– Да случилось, красота ты моя ненаглядная. Ить какое дело, ребеночек этот не от честной мамки, а от гулящей.

При этих словах Смеяна непроизвольно дернулась, отчего Неждана выпустила грудь и тут же потешно зашевелила губами, стараясь вновь ее выискать. Старуха только виновато улыбнулась и собралась уже поменять детей, дабы вернуть матери законного отпрыска и забрать незаконнорожденную. Однако боярышня удивила ее. Слегка отвернувшись, словно желая сказать, мол, не трогай, поправила грудь – и девчушка тут же вцепилась в сосок, вырвав у кормилицы очередной непроизвольный вздох и улыбку.

– Грехи лежат на родителях, – внимательно глядя на младенца, убежденно проговорила она. – В детях нет греха, они чисты и замараться о них нельзя. Так матушка сказывала.

– А как же Боян?

– Было дело, что род наш едва не пресекся и вновь возродился стараниями простого люда, спасшего моего прадеда в младенчестве. Дети боярские молоком холопским взращиваются. А как иначе, так и нельзя?

– Это иное.

– Поймет, – убежденно тряхнула Смеяна головой, уверенная в своей правоте и в своем любимом муже.

Тем временем, наскоро ополоснувшись, Виктор отправился заниматься похоронами Милы, которая все так же лежала у стены, прикрытая остатками платья и платком. Когда он пришел, то обнаружил, что крестьяне не оставили тело без догляда: ее уже успели обмыть, а рядом двое мужиков наскоро ладили гроб из грубо отесанных досок. Люди встретили его настороженными взглядами, осеняя себя косым крестом. Однако когда узнали, что с девочкой вроде как порядок и о ней справляет заботу старая лекарка, немного поостыли, а если косились на Добролюба, то это уж по старой привычке. К детям отношение здесь было особым: человек, который, ничего не убоявшись, спас ребенка, заслуживал уважения. Вот кабы не уберег малютку… А раз так, то…

Время горячее, поэтому с похоронами затягивать никто не стал. Снесли покойницу в церковь, где батюшка ее отпел, а потом – на погост. Виктор не скупясь уплатил всем за старания и помощь. Были и те, кто отказался, но нашлись и те, кто оплату принял. Одним словом, все вышло по-людски. Обошлись без поминального обеда, но Волков всем присутствующим раздал монет, чтобы помянули покойницу, и тут уж от денег никто отказываться не стал, потому как помянуть – дело святое.

В путь, как и планировалось, Виктор и его помощники выдвинулись около полуночи, как только взвар был готов. Зелье должно было войти в силу, когда полностью остынет, но времени для этого имелось предостаточно. Конечно, у бабушки выдался тот еще денек, но дело она сделала. В основном за процессом приготовления следил Тихоня, но лекарка заверила, что все в порядке и варево удалось. Виктор отправил Соболя в лесной стан, где базировался десяток Горазда, еще засветло, едва управившись с похоронами. Волков не хотел полагаться лишь на возможность устроить драгунским полкам искусственную дизентерию. Мало ли как оно обернется. Допускать гульдов к крепости он теперь не желал ни под каким предлогом. И не только приказ Градимира стал тому причиной.