Феникс - страница 2

Неизвестно, какую тайну выдаст планета в этот раз. Надо быть предельно собранным.

Космонавт волновался. До сих пор он летал лишь на соседние с Эсперейей планеты, и то в составе исследовательских экспедиций. Это был его первый самостоятельный полет, когда все надо решать самому. Правда, его держали под контролем и в случае чего, могли помочь советом. Но бывают ситуации, когда помощь издалека бессильна. Поэтому приходится быть начеку.

"Заканчиваю второй виток", — сообщил он на Эсперейю и представил, как спиролетчики поудобней усаживаются в креслах, настраиваясь на его биоволну. На Эсперейе их было пока немного, тех, кто умел мысленно путешествовать к другим планетам. Но даже если все научатся этому, кто-то все же должен рисковать, лететь в неизвестное.

"Но жив не я. Нет, я в себе таю того, кто дал мне жизнь в обмен на смерть мою…" Пауль Флеминг. Пожалуй, первые разведчики будущего и потенциальные репликаторы — поэты разных времен и народов. Если бы их великую мечту не извратили религиозные догматики, эпоха восстановления настала бы значительно раньше и, возможно, сейчас бы он летел не в одиночестве, а, скажем, с тем же Паулем Флемингом, чья поэзия так близка его душе. Глядя в иллюминатор на родную планету, Пауль читал бы ему прекрасные строки о времени и любви, а потом они вместе высадились бы на Землю, чтобы исполнить свой долг перед предками: взять почву, таившую миллиарды жизней, и привезти ее в лаборатории Эсперейи.

"Таир, над Интернополем вспомни о нашем семейном предании, — попросила его перед полетом Лия. — И сейчас, глядя на полуостров в Черном море, он думал о первом на Земле городе, объединившем множество наций. Какой прекрасной ни была Эсперейя, память о Земле не угасала. Колыбельные песни о Земле, детские сказки — о ней же, и Таиру порой казалось, что жители Эсперейи вчера лишь покинули родную планету и поэтому так тоскуют по ней. Почву под ногами никто не называл Эсперейей, это по-прежнему была земля. Самую пылкую любовь именовали земною, самых красивых девушек — землянками. Мечтой любого жителя Эсперейи было возвращение на Землю. Поэтому в праздничные дни чаще всего звучала старинная протяжная песня Рыжего Усача об утренних росах на земных лугах, о чириканьи под окном невзрачного земного воробушка, о звезде под названием Солнце, согревающей все живое, но такое недолговечное. "В твоих садах я, как цветок, продли мне срок!" — пробормотал Таир строку древнего поэта, всей душой впитывая причудливо преломившееся в ней прошлое.

Трижды просигналил зуммер, оповещая о завершении третьего витка. Стараясь сохранить выдержку, космонавт надел на голову ленту с датчиками от хроноиллюзатора, расслабился и приготовился к самому неожиданному. Давно он ждал этой минуты, а пришла она буднично, по-деловому. "Какое однако неудачное название — хроноиллюзатор, — подумал он. — Ведь то, что предстоит сейчас увидеть, вовсе не плод воображения, а закрепленная космосом земная память, природа которой еще недостаточно изучена".

Но космонавт не увидел, а услышал. Ни в одном учебнике, ни в одной лекции не было сказано о звуковом поле Земли. Не галлюцинирует ли? Это был хорал, исполняемый мужскими и женскими голосами. Если бы в корабле находился великий композитор, то, вероятно, именно этим хоралом он выразил бы ту сложную гамму чувств, которая овладела им при виде плывущей в черном космосе планеты предков. Оранжевый Арктур, голубой Альтаир, красный гигант Альдебаран в сравнении с ней выглядели замухрышками — так сияла она разнообразным спектром красок. Не верилось, что именно здесь некогда развернулось гигантское сражение между добром и злом, что вся история Земли — история этого грандиозного боя, из-за которого некоторые мыслители прошлого исключили планету из мировой гармонии, не подозревая о ее высокой миссии — взрастить Разум, противостоящий вселенскому хаосу.

Мощная, будто под гулкими сводами храма, мелодия так заворожила космонавта, что он с запозданием на три минуты вспомнил о фонофиксаторе, который по инструкции нужно было включить немедленно в случае появления каких-либо звуков. Слева, за стеклом, сияло на черном фоне солнце, справа мерцали звезды, а перед глазами неспешно поворачивался глобус Земли.