Феникс в огне - страница 7

Он жил, боясь своего собственного рассудка, отображавшего калейдоскоп отрывочных образов. Среди них чаще всего появлялись встревоженный молодой человек, живущий в Нью-Йорке конца девятнадцатого столетия, другой мужчина из времен Древнего Рима, втянутый в яростную смертельную борьбу, и женщина, отдавшая все ради своей пугающей страсти.

Она сияла в лунном свете, сверкая прозрачными каплями воды, плакала навзрыд, раскрывала свои объятия и предлагала ему то же самое спасение, которое он предлагал ей. Самой жестокой шуткой была та неистовая физическая реакция, с какой его организм откликался на эти видения. Неудержимое вожделение превращало все его тело в одно мучительное невыносимое желание ощутить аромат этой женщины, прикоснуться к ее коже, увидеть ее глаза, впитывающие его образ, почувствовать, как она принимает его в себя, посмотреть на ее лицо, расплывающееся в наслаждении, безумном, бесстыдно выставляющем напоказ все, сознавая, что и он сам ничего от нее не скрывает. Они ничего не таили друг от друга. Это было бы недостойно того преступления, которое совершили эти люди.

Нет, это были не воспоминания, порожденные посттравматическим стрессом, не психотические эпизоды. Эти образы сотрясали Джоша до самого основания. Они вмешивались в его жизнь, мучили его, отнимали силы, не позволяли вернуться в тот мир, который он знал до взрыва, до больницы, до того, как от него окончательно ушла жена.

Один врач выдвинул предположение, что галлюцинации обусловлены каким-то невралгическим расстройством. Джош обратился к крупнейшему специалисту-неврологу в надежде на то, что тот — каким бы странным ни казалось это желание пациента — обнаружит какую-то остаточную травму головного мозга, следствие того ранения, которое и объясняло бы кошмары, терзающие его наяву. Самые совершенные тесты ничего не обнаружили, и расстройству Джоша не было предела.

Выбора у него больше не было. Джошу оставалось только исследовать невозможное и иррациональное. Поиски истощили его, но он не мог не довести их до конца. Ему требовалось понять, что с ним происходит, даже если это означало бы признание чего-то такого, во что он никогда не Берил и не мог поверить. Или он сошел с ума, или у него развилась способность снова попадать в те жизни, которые он прожил раньше. Единственный способ узнать истину заключался в том, чтобы выяснить, происходят ли перевоплощения на самом деле, возможно ли это.

Вот что в конце концов привело Джоша в фонд «Феникс», к доктору Берил Талмэдж и Малахаю Самюэльсу. На протяжении двадцати пяти лет они зафиксировали свыше трех тысяч случаев регрессии в прошлую жизнь, происшедших у детей в возрасте до двенадцати лет.

Джош сделал еще одну фотографию южного угла гробницы. Прикосновение к гладкой металлической коробке действовало на него благотворно, а звук затвора успокаивал. Недавно он полностью отказался от цифровой аппаратуры и снова вернулся к старой отцовской «Лейке». Фотоаппарат помогал сохранить связь с действительными воспоминаниями, с рассудком, с логикой.

Принцип его работы был предельно прост. Световые лучи проходили через объектив и передавали изображение на светочувствительный слой. Процесс проявки пленки представлял собой элементарную химию. Известные вещества вступали в реакцию с бумагой, обработанной другими известными веществами. Точная копия чего-то действительно существующего превращалась в новый реальный предмет, в фотографию. Это выглядело тайной, если не знать основ науки.

Джош стремился к знаниям. Он хотел знать все о тех людях, с которыми у него после взрыва установился так называемый канал. Он от всей души ненавидел это слово и его связь с медиумами, экстрасенсами и прочими шаманами наших дней. Его черно-белое восприятие мира, насущная потребность запечатлеть на фотопленку жестокую реальность нашего времени, наполненного террором и насилием, никак не вязались с теми потусторонними существами, которые передавали по этому проклятому каналу что бы то ни было.

— С вами все в порядке? — снова спросил Джоша обеспокоенный профессор Рудольфо. — Вы выглядите каким-то затравленным.