Февральские параллели - страница 7

Важнейшей предпосылкой движения в этом направлении является, кстати говоря, серьезное исправление многого из того, что было сделано с начала 1990-х годов. Ведь тогда большевизм, по сути, никуда не девался. Советская власть рухнула под грузом своей собственной тяжести. Но сразу же дало себя знать, что Российская Федерация (и в этом было некоторое ее отличие от других республик Советского Союза) не знала никакого иного способа управления, кроме — едва ли не на все 100 % — номенклатурного. То есть в конце XX века ситуация повторила февральскую начала века: тоталитарная система рухнула, а непрактичных мастеров разговорного жанра — демократов — быстро отодвинули от управления люди, не обремененные принципами. Власть захватили представители худшей части советской номенклатуры: «обкомовцы», «комсомольцы» и «директора». Основываясь на наборе примитивных необольшевистских тезисов, они сохранили авторитаризм принятия решений и — очень «гармонично» — дополнили его «олигархией» в финансах и собственности. У новых, молодых «большевичков» подход остался прежним: главное — отобрать и поделить, цель оправдывает средства, а сохранение власти оправдывает вообще все.

В 90-е, а затем 2000-е годы произошла крайняя монетизация всех сфер жизни каждого человека. При этом в вопросах отношения человека и власти, возможности взгляда человека на общество и свое место в нем лишь усиливался самый примитивный номенклатурный патернализм. В результате основным настроением гражданина по отношению к стране и обществу стали по необходимости скрываемый «правильным поведением» скепсис, вынужденный цинизм и взгляд на государство, общество, общественную жизнь как на стихию судьбы, которой можно только покоряться или приспосабливаться, но смешно хоть в чем-то противостоять. А для удовлетворения внутреннего «чувства справедливости» можно копить камни за пазухой, чтобы однажды их бросить в какой-то объективно бессмысленный и неподходящий, но эмоционально мотивированный момент. Люди ощущают отсутствие всяких своих возможностей не только на уровне государства, но в «микросреде», в корпорациях, творческих и трудовых коллективах и даже в ряде сообществ, все еще относимых к разряду независимых и оппозиционных: дух номенклатурного театра с заскорузлой иерархией и расписанными в ее рамках ролями оказался всепроникающим. Преобразования России как творческий процесс — а именно только так оно имело шанс быть продуктивным — не состоялось.

События последних 15 лет новой России убеждают: смена риторик, смена кадров и кардинальные перемены в судьбе тех или иных представителей власти нисколько не изменили ее природы, а лишь усилили самые негативные ее проявления. Нужно демонтировать олигархическую систему в политике и экономике, восстановить социальную справедливость, раз и навсегда решить вопрос с легитимацией крупной частной собственности. Обсуждение такого «проекта» — повод для отдельного серьезного разговора. Но это должен быть честный разговор во имя будущего страны, а не демагогическое осуждение «эпохи 90-х» с тем, чтобы на самом деле оставить все примерно так, как есть, или же сделать еще намного хуже. Граждане и власть должны честно смотреть вперед, а не озираться по сторонам в поисках врагов и не пытаться искать прогресса в дремучей реакции — в этом для всех нас, сегодняшних, один из уроков переломных событий 90-летней давности нашей, все еще не пережитой истории.

Первый шаг в этом направлении — это демократизация власти, обеспечение действенного общественного контроля над ней. В связи с этим представляется, что нынешний президент России, прежде чем через год покинуть свой пост, мог бы если уж и не возглавить Великую Демократическую Эволюцию России, как в свое время от этого сознательно уклонился Николай Второй, то хотя бы существенно расчистить взгроможденные завалы на ее пути.

Из всего наиболее одиозного, что тут было наворочено режимом за последние годы, речь прежде всего идет о тех искусственно, в интересах партии власти созданных инструментах для борьбы с оппозицией, которые сначала рождались в тиши политтехнологических, бюрократических и властных кабинетов, а потом приобретали в беспрекословно послушной Думе силу закона.