Филарет Московский - страница 4

Совсем не так жилось в доме у дедушки Никиты. Вот и гусли эти, на которых так весело было играть.

— Ай да мальчик! Все на лету схватывает! — радовались родители. — Вот тебе, Васенька, пастила, как ты любишь.

Пастила — знаменитое коломенское угощение. Попович Вася, как и все другие мальчики, поповичи, дети гончаров и плотников, ямщиков и столяров, обожал бегать к фабрике, на которой изготовлялось это яблочное чудо, ловить запахи, исходящие оттуда, где она производится на свет, мечтать: «Эх, дали бы мне целое ведро пастилы, чтобы от пуза!»

От фабрики пастилы — айда к скотобойням! Но там другие впечатления — страшные. Вася никакого удовольствия не испытывал, глядя, как ведут на забой несчастную скотину, слушая, как она негодует и ропщет, предчувствуя близкий ужасный конец.

— Коли так жалеешь, зачем же мясо ешь? Не ешь мяса!

— И не буду.

— Не будешь мясо есть — монахом станешь.

— И стану.

Нет, к скотобойням он с ребятами ходить не стал. Другое дело на ручье играть в войну с Турцией.

— Вы будете грузины. Вы — турками. А мы — русские, будем грузин защищать.

— Не хотим быть турками!

Но кому-то ведь да надо, иначе что же это за игра в войну, ежели все свои? Приходилось соглашаться. Сегодня мы турки, завтра — вы. Сражение под Кинбурном. Взятие Хотина. Взятие Очакова. Победа при Фокшанах. Триумф на Рымнике. Осада и штурм Измаила. Каждому хочется быть Суворовым.

— Ты?! Да ты, Васька-попович, маловат.

— А Суворов, сказывают, ростом не велик.

— Кто сказывает?

— Папенька. А он все знает. Он газеты читает.

— Попам газеты читать не положено.

Нет, не берут его в Суворовы. Видать, и впрямь придется идти в монахи. Все чаще разговоры о том, что скоро поступать в духовную семинарию. Мальчика отняли у дедушки с бабушкой, переселили в Ямскую слободу к отцу и матери. У отца огромная библиотека. Михаил Федорович слыл в Коломне книгочеем, любил собирать книги. Эта любовь перешла к сыну-первенцу. Вася, обучившись грамоте, жадно поглощал все, что имелось у отца в книжном собрании. Особенно нравились стихи — оды Державина. Эх, научиться бы тоже так сочинять!

Жизнь, до чего же ты разнообразна и богата! Всем хочется овладеть, всему научиться, все познать. Хочется быть и поэтом, и музыкантом, и Суворовым, и священником, и монахом…

Еще одним излюбленным местом игр и прогулок коломенской детворы был, без сомнения, величественный кремль, свидетель того, что в древности Коломна была вторым городом Московского княжества. Наименования башен нарочито подчеркивали преемственность от Московского Кремля: Свиблова, Тайницкая, Грановитая, Спасская. Но были названия башен и на свой лад: Сандыревская, Застеночная, Погорелая, а всех знаменитее — Маринкина, по имени Марины Мнишек.

В самом сердце кремля располагался архиерейский дом — резиденция главы Коломенской епархии, отдельной от Московской.

Епархия ведет свою историю с середины XIV века, и на протяжении четырех столетий она считалась весьма значимой. Потом наступила екатерининская секуляризация 1764 года. Тогда все русские епархии и монастыри распределили на классы, с установлением для каждого класса своих условий содержания. Коломенской епархии присвоили третий, то бишь низший класс. Раньше епархиальный штат и владычный двор содержались с получаемых доходов. Теперь государство платило оклад в 4332 рубля, из них лично епископу причиталось 1800 рублей. Деньги, казалось бы, большие, если учесть, что пуд хлеба стоил от трех до десяти копеек, сотня яиц — шестьдесят копеек, а фунт говядины — пять-шесть копеек. Но при этом купец первой гильдии, а их в Коломне было несколько, имел капитал в десять тысяч рублей, то есть в два с половиной раза больше, чем годовое содержание всей епархии. Государственных денег едва хватало епархии, чтобы сводить концы с концами, и она стала стремительно хиреть. Жизнь священников с каждым годом становилась все более скудной. Ухудшалось и положение духовной семинарии, в которую 20 декабря 1791 года в возрасте неполных девяти лет поступил новый семинарист — Василий Дроздов.