Философия и гуманитарные науки - страница 3

Когда Селия ушла, я расслабился. В смысле, не изнурял себя тяжким трудом. Я работал в библиотеке с понедельника по пятницу с 16 до 20 часов: эти четыре часа я посвящал просмотру полицейских хроник, чтению какого-нибудь романа или решению кроссвордов. Иногда я осматривал библиотеку на предмет материалов для своей будущей докторской диссертации: биографии поэта и психиатра Энчо Такчи, который в течение сорока лет проработал врачом в богадельне «Милость». Такчи записывал слова сумасшедших с помощью стенографической системы собственного изобретения. Он собрал тысячи карточек, заполненных непонятными значками. Мне удалось получить фотокопии отдельных карточек, которые я теперь тщательно расшифровывал. Поскольку система пометок постоянно изменялась, я очень медленно продвигался в своей работе.

Иногда приходили люди. Я ждал доктора Конде, но приходили только студенты, искавшие книги, которые они не нашли ни в одном из других хранилищ. Однажды вечером, когда я уже собрался уходить домой (намного раньше официального окончания рабочего дня, что уже вошло у меня в привычку), в библиотеку вошла высокая бледная женщина, в зеленом платье и с позолоченным медальоном в египетском стиле на шее.

— А где Селия? — громко спросила она с порога, даже не поздоровавшись.

— Она больше здесь не работает, — ответил я не без злорадства.

— Плохо.

Она с потерянным видом опустилась на стул.

— Вы новый библиотекарь? — разочарованно спросила она через какое-то время.

— Да.

— Селия вам говорила о нашей договоренности?

— Нет.

— Ладно, не важно. Открой мне Берлогу, мне надо работать. — Она обратилась ко мне на «ты». Я так и не понял, что это было: обыкновенная грубость или признак того, что меня облекли доверием. — У тебя нет ключа от кабинета Конде?

— Нет. Его не было и у Селии.

— Как жалко, потому что Конде разрешает мне заходить к нему в кабинет. Мы с ним дружим уже много лет.

Я открыл дверь Берлоги. Женщина протянула мне руку.

— Профессор Сельва Гранадос.

— Эстебан Миро.

У нее с собой был пластиковый пакет, и она начала доставать из него бумаги, пока не завалила ими весь стол.

— Чем вы занимаетесь?

— Творчеством Омеро Брокки.

Она, похоже, искренне огорчилась, когда поняла, что я не знал этого имени.

— Это великий писатель. Подлинный гений. С необычной судьбой; преданный проклятию. Нас всего трое, кто занимается его творчеством. Первый — профессор Конде, вторая — я.

— А третий?

— Один любитель. А Конде действительно ничего не рассказывал вам о Брокке?

— Нет.

— Ну да…

— Я ни разу не видел Конде. Я здесь недавно работаю.

Сельва Гранадос осталась работать в Берлоге, и все это время я слышал, как она разговаривает сама с собой. Потом она вышла и спросила, можно ли взять домой одну книгу из библиотеки. Как только я ей протянул эту книгу, она ушла, глядя прямо перед собой. Ушла, оставив после себя легкое ощущение грусти и опрокинутые стулья.

На следующий день я возобновил расшифровку наблюдений Энчо Такчи за номером 115.

«Антонио Кастелли, в настоящее время больной № 459, находится в этой палате с 12 марта 1880 г.; итальянец, возраст — 33 года. Обладает нервным темпераментом и мощным телосложением. Вся его грудь покрыта медалями и орденами, которые он сделал сам из обрывков рубашек своих компаньонов; располагает баснословными суммами денег, жених трех принцесс, включая принцессу Марию Антонию Кастелли, родственницу его друга, судьи Рекобеко, которая из всех трех наиболее удовлетворяет его запросам. Однако он отложил день свадьбы в ожидании, что по этому поводу скажут его друзья, сенаторы и депутаты достойнейшего Конгресса наций, а также его добрый родственник — король Макаброн».

На страницу упала тяжелая капля, которая размыла букву «М» в слове «Макаброн». Я поднял глаза и увидел на потолке пузырь, растущий на глазах. Я позвонил в хозяйственную часть, где мне сказали, что сейчас придет водопроводчик. Он не пришел ни сейчас, ни потом, ни на следующий день. Я пошел к коменданту, но его не было на месте. Болел. Двое служащих — очень худой мужчина в синем комбинезоне и толстая женщина, — которые увлеченно раскладывали пасьянс, переглянулись и не без тревоги сказали, что, пожалуй, остался единственный выход: вызвать ночного сторожа.