Философия истории - страница 21

IV. Современная философия истории, как историософия, представляет практический интерес своими разработками по трем направлениям: исследует формы исторического процесса, определяя их потенциал; размышляет о будущем через сравнительный анализ прошлого и осмысление настоящего, предлагая проекты исторического процесса; создает теоретические модели «Всемирной истории» в форме ее концептуального постижения.

V. Стержнем «Всемирной истории» является единое хронологическое время. Оно является способом структурной организации времени как для целого, так и для от дельных его част ей. Гомогенность и необратимость хронологического времени предполагают, что все произошедшие события как-то взаимосвязаны. Через «Всемирную историю» прошлое, как результат, обеспечивает осмысление регионального, современного в статусе процесса и указывает на знаки своей востребованности в будущем как рефлексии должного на уровне синтеза человеческого фактора и объективных условий его проявления и осуществления.

1. Почему история изначально рассматривается как учитель жизни, но позже никто не берет уроки у этого Учителя?

2. Установите эволюцию термина «история» от античности до наших дней.

3. Характеризируйте взаимосвязь: «вечность и время».

4. Что значит время для А. Августина (см.: его «Исповедь»)?

5. Что нового для уяснения проблемы времени вносит Фома Аквинский (см.: его «Сумма теологий»)?

6. Проведите исторический анализ исторического и социального времени.

7. Определите и характеризируйте основные формы исторического процесса.

8. Какие проекты — модели будущего предлагает философия истории?

9. Насколько обоснована претензия философии истории создать модель Всемирной истории?

Историк, как правило, занимается реконструкцией образа исторической действительности по своему разумению, точнее по своему вкусу, что находит свое выражение в различной комбинаторике фактов и их интерпретации. Что касается философов, то они в пределах определенной картины мира открывают образы исторической действительности, устанавливают законы её развития. За приоритетный ориентир на логику развития приходится расплачиваться мерой абстрагирования и формализации, потерей уникального и неповторимого. Кроме того, философская картина мира каждой эпохи формирует свою парадигму — «дисциплинарную матрицу» освоения мира, которая имеет свой угол познания и свои возможности, свое правило и свои исключения, свое концептуальное видение.

И историк, и философ — это люди и им ничего не чуждо, в том числе и те идолы сознания, извращения и заблуждения, которые скрупулезно воспроизвел Фрэнсис Бэкон в своем учении о призраках нашего сознания (См.: Бэкон Ф. Новый органон // Сочинения в 2-х т. Т. 2. — М., 1978, с 18–33).

И историк, и философ могут демонстрировать способность к фантазии, увлеченность эффектом спора ради спора и пустословием (См.: Бэкон Ф. О достоинстве и приумножении наук. Там же, с. 104–116). Поскольку философ, изучая прошлое в целом или его фрагменты, склонен к обобщениям, к формализму и схематизму, то отмеченная способность к аномалиям у него выше, чем у историка. Зато историк больше подвержен опасности оказаться заложником своей субъективности через принадлежность к определенной стране, определенной социо-культурной среде, определенному мировоззрению, определенной религии. Сумма этих определенных состояний создает субъективную призму восприятия исторического события и его оценку. Уже Публий Корнелий Тацит обращает внимание на факт исчезновения из истории объективной позиции. По его мнению, одни искажают исторические события из желания польстить властителю, заявляя о своей готовности переписать историю с учетом «чего изволите». Другие искажают историю из ненависти к правителю. Если лесть несет на себе отвратительную печать сервильности, то коварство выступает под личиной любви к истине, но таковой не является. Тацит не анализирует. Он просто фиксирует, но его наблюдения достойны внимания (См.: Тацит К. Сочинения в 2-х т. — Л., Наука, 1969).