Философия одиночества - страница 7

В самом деле, египетские пустынники привлекали к себе людей не столько строгостью подвига, сколько любовью и даром рассуждения. Чудо этих подвижников в том и состояло, что они были полны любви Христовой, хотя и жили вне видимой христианской общины, вне обычного литургического ритма. А главное, они были совершенно пусты. Значит, призвание к одиночеству – это одновременно и призвание к молчанию, нищете, пустоте. Только пустота здесь нужна, чтобы наполниться благодатью. Если хотите, цель уединенной жизни – созерцание, но не то, которому учат язычники, – не тайное просвещение ума после специальной аскезы. Созерцание христианского отшельника – это осознание Божественной милости, которая преображает его пустоту, наполняя её совершенной любовью.

Христианин может, и не питая никакой ненависти, покинуть общество, даже общество собратьев по вере. Духовная, мистическая природа Церкви такова, что человек, отказываясь от брака, чтобы стать священником или монахом, бывает плодовит в более высоком и духовном смысле, если, конечно, соблюдёт верность обетам. Как ни странно, христианский отшельник часто ближе к сердцевине Церкви, чем те, кто с головой ушёл в апостольские труды. Жизнь и единство Церкви видимы и должны быть таковыми. Но это нисколько не умаляет невидимого, духовного труда тех, кто посвятил себя молитве. Невидимая, мистическая молитвенная жизнь необходима Церкви. Необходимы ей и отшельники!

11. Удалиться от людей можно и по любви к ним. Нельзя отторгать человека или общество. Но можно тихо и смиренно отвергнуть мифы и домыслы, которые неизменно наполняют общественную жизнь, особенно нынешнюю. Разувериться в общественных иллюзиях и масках, которые люди носят, не снимая, совершенно не значит разувериться в самом человеке. Скорее это значит явить любовь и надежду. Ведь любя кого-то, мы не можем мириться с тем, что уродует и разрушает любимого. И если мы любим человечество, можем ли закрыть глаза на постигшую его беду? Вы скажете: в беде надо помочь. Да, но не все могут сделать это явно, включившись в общественные дела. Есть люди, способные лишь на безмолвное свидетельство, тайное, иногда невидимое, выражение любви, на одиночество взамен общественных домыслов. Не изобличает ли нас наша привязанность к домыслам, политической болтовне и разного рода демагогии? Не говорит ли она о том, что мы давно потеряли надежду на человека и даже на Бога?

12. Христианская надежда на Бога и на жизнь будущего века – это обязательно и надежда на человека, по крайней мере – ради него. Слово Божие воплотилось ради спасения каждого из нас, поэтому мы не вправе терять веру в людей. Христианская надежда была и остаётся незыблемой и безупречно чистой. Она отстаивает себя в хаосе противоречивых устремлений, в мире, где правит эгоизм, а для этого облекается в образы и символы. Если же эти образы и символы наполняются светским содержанием, то сама вера начинает страдать от домыслов, а христиане стремятся вернуть ей непримиримую чистоту.

И в наше время есть люди, ищущие ясности в одиночестве и молчании, – не потому, что они знают всё лучше других, а потому, что хотят взглянуть на жизнь в ином свете. Они бегут от шума и неразберихи, чтобы терпеливо слушать Святого Духа и собственную совесть. Их молитва и верность невидимо обновляют жизнь всей Церкви. Те, кто «остался в миру», ощутят это на себе: они смогут яснее видеть, острее и глубже воспринимать христианскую истину. Свой апостольский труд эти люди продолжат с новой серьёзностью и верой, отринув фальшивое усердие ради искренней, самоотверженной любви. Сегодня, когда мир, кажется, вот-вот станет одним чудовищным и нелепым домыслом, когда вирус лицемерия проник в каждую клетку общественного тела, безнравственно и противоестественно молчать и бездействовать. Открытый протест – вполне здоровый отклик на происходящее с миром, но будем помнить, что одиночество не терпит бунтарей. Весь бунт отшельника в его подвижнической духовной жизни. Он должен печься о внутреннем, личном и быть строгим прежде всего к самому себе. Иначе он превратит одиночество в развлечение и свяжет себя домыслом, куда худшим, чем тот, которым связали себя все остальные. Более того, он превратится в самого безрассудного и самонадеянного из лжецов, потому что начнет врать самому себе. Одиночество не терпит таких людей и очень скоро их отторгает. Благоволит же оно к тому, кто отверг фальшивые светские ценности, чтобы полагаться только на милость и присоединиться к тем милостивым, которые будут помилованы