Философский камень - страница 64

Людмила рывком вскочила на ноги, отступила на шаг, другой, защищаясь, подняла руку: «Нет… Нет…»

Тимофей тоже встал.

Ему казалось, что он взлетел на высокую гору, с которой видно удивительно много и далеко, но ступи чуточку не туда — и оборвешься. Он как бы врос в землю ногами, и земля сейчас отдавала ему всю свою твердость. Эта горько обиженная девушка ничего не просит, даже отказывается от его защиты. Но он ведь сильный, и пусть Людмила не сомневается — он поможет ей. Если он оставит Людмилу здесь, у речки, одну, как оставил когда-то в морозном лесу, тоже одного, ее брата Виктора, — он не сможет людям прямо смотреть в глаза, он не сможет об этом написать комиссару Васенину, не сможет после этого пойти через тайгу на Кирей, чтобы постоять там над могилой матери. Тимофей знал: его отец, Павел Бурмакин, сказал бы сейчас Людмиле то же самое, что сказал он. И мать, Устинья Бурмакина, за эти слова тоже его похвалила бы. И не найдется человека на свете, который осудил бы его за это.

А Людмила стояла испуганная, настороженная. Что это? Просто пустые слова или твердое, честное обещание?

— Пошли! — повторил Тимофей.

Домой, в село, они шли медленно, неторопливо. Останавливались, чтобы еще и еще, подольше вглядеться в дымные от росы луга. Теперь, когда луна поднялась на самую середину неба, просторы ночных полей казались распахнутыми в бесконечность. На маленьких возвышенностях, где воздух разливался теплыми волнами, тоненько «били» перепела. В бесшумном танце иногда проносились крупные, мохнатые мотыльки. Раза два, далекие, невидимые за перелесками, прогрохотали поезда. Паровозные гудки были похожи на крики ночных птиц.

— Тима, ты слышишь? Зовут! Кого это они зовут? — спрашивала Людмила. Это нас зовут поезда? Ой, какая сегодня хорошая ночь! Такой ночи еще никогда в жизни я не видала!

— Спала, наверно, — посмеивался Тимофей. — Ну, а я-то видел всякие ночи.

— Тима! Смотри, смотри, какие от нас тянутся большие, длинные тени!

— Дойди до конца моей тени и остановись. Интересно, какой она длины?

Людмила с полной серьезностью отсчитывала шаги, сбивая с травы росное серебро и оставляя волнистый, темный след. А Тимофей, чуть приотстав, осторожно двигался за нею.

— Тридцать два, тридцать три, тридцать четыре… — вслух считала Людмила. — Ой-е-ей!.. Пятьдесят восемь, пятьдесят девять…

Совершенно сбитая с толку, останавливалась, оглядывалась, по-ребячьи всплескивала руками:

— Ох!.. Ну зачем это ты? — говорила с легким укором.

А сама радовалась, искала, как бы им подольше задержаться на лугу. Ведь это первый раз в ее жизни, когда вот так, далеко от села, она оказалась среди хмельной, лунной ночи с парнем вдвоем. И с каким парнем! День сегодня с утра начался у нее хорошо — все обиды, какие случились потом, ну их, в сторону! — кончается еще лучше. Нет, не надо! Пусть совсем не кончается этот день никогда, и луна в эту ночь пусть не заходит вовсе! Ох, Тима, Тима! Сказал: «Увезу». Все равно что землю эту, все небо, луну подарил. Он увезет, он не обманет, а куда увезет — все равно. Лишь бы подальше от Голощековых.

Тимофей тоже никогда еще не гулял по ночным полям с девушками наедине и не знал, как ему следует держать себя, о чем говорить, если о серьезном разговор уже завершился. Но зачем искать какие-то особенные слова, зачем их придумывать, если видишь в человеке просто товарища? А между хорошими друзьями, что ни скажи, всегда ладно.

Теперь, когда они шли, беззаботно разговаривая о чем придется, бегали по лугу, Тимофей все чаще отмечал про себя: Людмила красивая. Даже то, что кофточка на ней висит мешковато, — может быть, с плеча Варвары? — а волосы слепились толстыми косицами, не отнимало красоты. Только бы вот улыбалась она не так редко! И звонче, свободней смеялась бы. Не отдавая себе отчета в этом, сам Тимофей то и дело поправлял тугой поясной ремень, одергивал гимнастерку. Ему хотелось тоже выглядеть красивым.

А когда они, тесно сталкиваясь плечами, все же наконец миновали распахнутые ворота поскотины и вступили в тихую, предрассветную улицу села, Тимофей уже твердо знал: с Людмилой он готов пройти и все село из конца в конец, и уехать потом в Москву, и потом неизвестно еще куда… Только с ней, и ни с какой другой девушкой.