Финансист - страница 8

«Ребенку, человеку, одаренному воображением, и тому, кто никогда не путешествовал, момент приближения к большому городу всегда сулит чудеса. Особенно если это происходит вечером, в тот таинственный час борьбы света с мраком, когда весь живой мир переходит из одного состояния в другое… Улицы, фонари, ярко освещенные комнаты, где накрыты обеденные столы, – все это для меня!» – так видит Чикаго восемнадцатилетняя Кэролайн, заглавная героиня первой книги Драйзера, в 1889 году – примерно в тот же год, когда на завоевание местной столицы явился сам Теодор. Но десятью годами ранее такой же, если не более яркий образ предстал глазам сорокалетнего циничного магната:

«Чикаго – город, с развитием которого так неразрывно будет связана судьба Фрэнка Алджернона Каупервуда! Кому достанутся лавры завоевателя этой Флоренции Западных штатов? Город, подобный ревущему пламени, город – символ Америки, город-поэт в штанах из оленьей кожи, суровый, неотесанный Титан, Бернс среди городов! На берегу мерцающего озера лежит этот город-король в лохмотьях и заплатах, город-мечтатель, ленивый оборванец, слагающий легенды, – бродяга с дерзаниями Цезаря, с творческой силой Еврипида. Город-бард – о великих чаяниях и великих достижениях поет он, увязнув грубыми башмаками в трясине обыденного. Гордись своими Афинами, о Греция! Италия, восхваляй свой Рим! Перед нами Вавилон, Троя, Ниневия нового века! Сюда, дивясь всему, исполненные надежд, шли переселенцы из Западных штатов и Восточных. Здесь голодные и алчущие труженики полей и фабрик, носясь с мечтой о необыкновенном и несбыточном, создали себе столицу, сверкающую кичливой роскошью среди грязи.

Из Нью-Йорка, Вермонта, Нью-Хемпшира, Мэна стекался сюда странный, разношерстный люд; решительные, терпеливые, упорные, едва затронутые цивилизацией, все эти пришельцы жаждали чего-то, но не умели постичь подлинной ценности того, что им давалось, стремились к славе и величию, не зная, как их достигнуть. Сюда шел фантазер-мечтатель, лишившийся своего родового поместья на Юге; исполненный надежд питомец Йельского, Гарвардского или Принстонского университета; вольнолюбивый рудокоп Калифорнии и Скалистых гор с мешочком серебра или золота в руках.

Уже стали появляться и растерянные иностранцы – венгры, поляки, шведы, немцы, русские. Смущенные незнакомой речью, опасливо поглядывая на своего соседа чуждой национальности, они селились колониями, чтобы жить среди своих.

Здесь были проститутки, мошенники, шулеры, искатели приключений par excellence! Этот город наводняли подонки всех городов мира, среди которых тонула жалкая горстка местных уроженцев. Ослепительно сверкали огни публичных домов, звенели банджо, цитры и мандолины в барах. Сюда, как на пир, стекались самые дерзновенные мечты и самые низменные вожделения века и пировали всласть в этом чудо-городе – центре Западных штатов»[2].

Европейской литературе не под силу такой опыт. Чтобы воспеть Средний Запад, нужен Восток. «Тысяча и одна ночь», «Сон в нефритовом павильоне», «Повесть о Гэндзи» – Индия, Персия, Япония и Китай, перемешавшись, создадут Чикаго Драйзера.

Бесконечная погоня за богатством – именно бесконечная, а не направленная к цели, как на Западе. Многоликость. Постоянно меняющиеся любовницы, и столь сильно растворение человека в человеке, автора в писателе, что тут-то как раз Драйзер воспользовался не чужими, а собственными биографическими фактами и наделил Каупервуда собственными любовными историями, перемешав элементы, – будут у Каупервуда-стоика случайные связи, и новый брак, и прочная последняя любовь к молодой женщине, и короткий роман с внучатой племянницей. У Драйзера родственница, последняя любовь, второй брак совпали в одной женщине, «окончательной» жене, Элен Ричардсон, однако в восточной литературе все текуче, легко перетасовываются кусочки великой мозаики, многократно преломляется одна и та же любовь – и, может быть, одна любовь и мерцает за всем множеством любовей.

Чреда меняющихся явлений, метемпсихоз и майя – над этим задумывался порой Каупервуд, но ему было некогда. Его подругу Драйзер после смерти Фрэнка отправит в Индию, четыре года проведет Беренис у ног гуру, чтобы постичь не только текучесть и иллюзорность бытия, но и то, что, увы, ускользнуло от Фрэнка, – стоящую за иллюзорностью реальность, единство, присутствие божества в каждом. Вернувшись из этой поездки, Беренис застанет дело жизни Фрэнка разрушенным. Слишком глубоко зарывался он в свои финансовые аферы, и только на его «харизме» они и держались. Без него развалилась транспортная монополия в Чикаго, не состоялся план строительства метро в Лондоне – овладеть «подземкой», самым нутром Старого Света! С молотка пошел особняк, из которого Фрэнк замышлял сделать общедоступный музей, по отдельности распродано собрание картин. Что осталось? Пышная гробница, где рядом с ним упокоилась нелюбимая жена. Чикагская обсерватория – единственный памятник, хранящий его имя.