Флавиан - страница 22

— Так вот, и Клава и Нюра, как, к сожалению, и многие солдатские вдовы, не имеющие правильного — православного — душевного устроения, попались в сети уныния и были доведены бесами до погибели. Кстати, я читал материалы исследования профессора Богуславского, известного специалиста в области психиатрии, который провёл исследования более двухсот случаев, подобных тому, что произошли с Клавой и Нюрой. Оказывается, явления «убитых мужей» вдовам, «зациклившимся» на своём горе, были нередким явлением в период с 1945 и даже до 1956 года. Матералы эти были изданы малым тиражом и под грифом ДСП (для служебного пользования). Доступны они стали только при начавшейся «перестройке».

— Батюшка! Благословите домой, ещё раз простите… — Марфа Андреевна встала перед отцом Флавианом со смиренно сложенными сухими ладошками.

— Благословен грядый во имя Господне, иди с миром, вот Алексей тебя проводит, ему рядом с тобой, к Семёну. Ну, с Богом, Алексей! Отдыхай до завтра!

На пути от Марфиной избушки до Семёнова чердака я часто крестился.

Спать у меня не получилось. Едва задремав на пахучем сенном ложе, я вдруг проснулся. Сна — ни в одном глазу, зато мысли — что цветное кино! И всё яркие такие, отчётливые…

Сперва Ирка вдруг вспомнилась, как мы с ней познакомились в сквере за институтом — стоит, плачет — зачётку потеряла с пятёрками, сама — хрупкая такая, с косой цвета свежеструганной липы, в береточке синенькой, мягкой такой, и тушь по щекам размазывает…

Прямо будто плачь её слышу, горький, сиротливый. Даже как-то сердце у меня вдруг заныло — как она там — в этой больнице?

Стряхнул головой видение, а тут новое — машина моя вскрытая с сиденьями вспоротыми, и панель приборов оплавленная — даже дёрнулся — может, закрыть сходить? Потом плюнул — ну коли опять ограбят — так туда и дорога, больно уж я над всем этим железным барахлом за свою жизнь натрясся. Господи! Прости меня, крохобора! Детство вдруг вспомнилось, как у тётки в Челюскинской по приканальному шоссе на велике гонял, «Орлёнке» с красными шинами, шоссе закрытое, машин нету и — летишь, обдуваемый летним упругим ветерком, кем только себя не представляя (в основном Гойко Митичем из фильмов про Чингачгука). А в лесу, рядом, белки ручные — постучишь орешками друг об друга, позовёшь «Чока-чока!» — спустится вниз головой по сосне и с ладошки орешек возьмёт, деликатно так… Господи! Как же я счастлив был в то время! Тут вдруг Ирка опять перед глазами — было же и нам с ней хорошо когда-то… И любовь была — с розами в целлофане, с билетами на «Таганку» дефицитную, с мороженным на качелях в Сокольниках, с окуджавскими песнями у костра… А уж как мы целовались на лестнице в общежитии! Тут вдруг черти какие-то представляться стали, мерзкие, как в фильме «Особь» голливудском. И лезут ведь, лезут в глаза — тьфу! Я даже перекрестился. И ведь что интересно, исчезли! Потом монастырь вспомнился, Новодевичий, как я гулял по нему, когда у Ирки после второго аборта осложнения начались. Лежала она там неподалёку в клинике, а я время приёма перепутал, и пришлось полтора часа прогулять в Новодевичьем. Вспомнил! Вот тогда я в церковь-то и заходил в первый раз, и, до сегодняшнего дня — последний. Точно! И икона там была, как зайдёшь — слева, кажется, Никола Угодник, красивая такая, величественная, прямо даже благоговение какое-то я около неё почувствовал. Помнится, даже просил я у Николы того что-то за Ирку, может, и пообещал чего — не помню… Леночка вспомнилась, из счётного отдела — ну чисто «Барби» целлулоидная… Господи! Что ж меня в ней привлекало-то, ноги, что ли, под полоской мини-юбки длиннющие? Пуговки эти на груди расстёгнутые, со знаком Зодиака из-за пазухи вечно вываливающимся? А лицо-то! Я ж его толком и вспомнить не могу! Господи! Что ж это у нас, мужиков, с глазами? Или с мозгами? Тут вдруг фреска передо мной встала, из Флавиановой церкви, здешней. Великомученица Екатерина. Стоит с крестиком в руке, лицо тонкое, красота в нём какая-то торжественная, а глаза смотрят прямо на тебя, кротко так, с любовью, и грустные. Как у Ирки перед больницей, когда она у меня денег на операцию занимала. Как она там? Позвонить завтра Женьке. что ли? Снова гадость какая-то в духе Сальвадора Дали замаячила, люди — не люди, звери — не звери, бесы, что ли, опять… Тьфу, пакость! Господи! Это, если я в ад попаду, эта мразь меня вечно окружать будет? Да ещё и вытворять со мной всё ,что захочет? Нет! Нет! Нет! Что-то мне в этот ад сильно не хочется! Надо и вправду, что ли, исповедаться… Прямо завтра! То есть сегодня уже, а то — вон светает в оконце.