Флавиан - страница 38
— Правильно, Лёшенька, хорошее место выбрали, — раздался радостный шёпот неизвестно как оказавшейся рядом Клавдии Ивановны, — я завсегда туточки становлюсь!
Место действительно было удачным. Передо мной справа, на возвышении (в альбомах по древней архитектуре называемом «солея»), раскрывалась панорама иконостаса, старого, с глубокой горельефной резьбой, изображающей виноградные гроздья вперемежку с виноградными же листьями и другие, более мелкие растительные орнаменты. Позолота иконостаса потускнела от времени, местами даже слегка подшелушивалась. Иконы всех четырёх возносящихся к куполу рядов иконостаса были тёмные, с просвечивающей сквозь тускло-коричневатую олифу бледной зеленью фона (что-то похожее я видел в альбоме Симона Ушакова) и посверкивающими проблесками глазных белков. От икон веяло строгостью и теплотой. В правом углу иконостаса, в отгороженном иконами закуточке, собрались, очевидно, певчие — мужчины и женщины, человек, наверное, двенадцать. Большинство — скромно, по городскому одетые, среди них несколько явно деревенских старушек и две тоненькие, деревенские же, девочки-подростки. Мальчик лет тринадцати, в несколько длинной ему, золотой церковной одежде, раскладывал какие-то книги на широком деревянном аналое, разделённом на «этажи» реечками-полочками.
— Серёженька, который в стихаре мальчик, наш соловушка звонкий — псаломщик, именинник ведь завтра, ангелочек наш чистый, — шепотом пояснила Клавдия Ивановна, — радонежский-то чудотворец Сергий — Серёженькин Ангел-покровитель!
— Так завтра праздник Сергия Радонежского?
— Его, его, Алёшенька, всероссийского нашего игумена, столпа русского монашества, исцелителя девочки моей, Катеньки, милостивого! Вон она сама, видишь, поближе к его иконе с мощевичком встала, молится, голубушка моя многострадальная!
Посмотрев, я увидел Катю, медленно и сосредоточенно накладывающую на себя крестное знамение. Весь её облик был воплощённая кротость и молитва. «Господи, помоги ей!» — подумал я и перекрестился.
Внезапно, вслед за шорохом открываемой в центральных, царских, вратах алтаря завесы приглушённый рокот прокатился по храму, и всё стихло. Ярко вспыхнуло и засияло начищенное Флавианом паникадило, плавно распахнулись створки царских врат, тягучий смолистый аромат ладана лёгким облаком выплыл из алтаря и распространился по всей церкви. Мерное позвякивание кадила в алтаре было единственным звуком в замершем в благоговейном молчании храме.
Позвякивание смолкло.
— Слава Святей, и Единосущней, и Животворящей, и нераздельней Троице, всегда, ныне и присно и во веки веков! — прозвучал неожиданно сильный, чистый, звучный, сдержанно ликующий, юношески звонкий голос Флавиана.
— Аминь! — мягко, чуточку тягуче, приглушённо благородно и в тоже время внутренне мощно отозвался хор. Стоящие в храме дружно закрестились и закланялись.
— Приидите, поклонимся Цареви нашему Богу!
— Приидите, поклонимся и припадем Христу Цареви нашему Богу!
— Приидите, поклонимся и припадем Самому Христу, Цареви и Богу нашему!
— Приидите, поклонимся и припадем к Нему! — ангельски-восторженное трёхголосье, взлетевшее из алтаря над храмом и охватившее, казалось, весь призываемый на поклонение Любящему Создателю сотворённый Им мир, отозвалось в моём сердце вспыхнувшим желанием не просто поклониться, а именно — припасть, припасть и сердцем, и телом, и всем моим существом к Нему, Царю и Богу моему — да, да! — именно так я пронзительно ощутил сейчас — Царю моему и Богу моему — Христу.
Опустившись коленями на истёртые — скольких уже припадавших видевшие?! — каменные плиты пола, я прижался лбом к их прохладной шероховатости и ощутил радостную причастность ко всем здесь стоящим и кланяющимся, и ко всем здесь стоявшим и кланявшимся и припадавшим к нашему Творцу во все века жизни этого храма православным: «И я тоже — Твой, Господи!»
— Глас осмый! Благослови душе моя Господа! — серебряным колокольцем прозвенел голосок именинника Серёжи, и хор подхватил густым тягучим распевом:
— Бла-го-сло-ве-е-е-е-ен е-си, Го-о-о-осподи…
На солею из царских врат выплыл отец Флавиан, и я поразился его внезапному преображению: вместо недужного, прихрамывающего, усталого толстяка явился облачённый в зелёно-золотые сверкающие доспехи, умудрённый в боях, величественный полководец, могучий богатырь, преисполненный силы и достоинства, священник Бога Вышнего, неторопливо и благоговейно совершающий священнодействие воскурения благоухающего фимиама. Под тихо струящийся распев древнего песнопения Флавиан твёрдой поступью прошествовал в обе стороны от растворённых царских врат, останавливаясь перед каждой иконой и с благоговейным поклонением совершая перед нею крестообразное каждение. Затем, став на амвоне, покадил в сторону хора, ответившего на это полупоклоном, и, повернувшись к молящимся, веерообразно охватывая каждением весь храм, негромко возгласил: