Флавиан - страница 54

Жена стала чаще «отдыхать» без меня в компаниях таких же «элитных детей», ездить по дачам, загородным ресторанам и пр. В какой-то из компаний она и встретила молодого французского микробиолога Симона, который так очаровался Валентиной, что, даже зная о её четырёхмесячной беременности, сделал ей предложение и терпеливо ждал, пока уладятся все проблемы с разводом и оформлением выезда, и уже потом, во Франции, усыновил рождённую Валентиной мою дочку.

— Господи! Так у тебя и дочка есть?!

— Была. Симон с Валентиной достаточно благополучно прожили четыре с половиной года в пригороде столь желанного моей бывшей женой Парижа, он прилично зарабатывал, она занималась воспитанием дочки и родившегося уже от брака с Симоном сына. А в восемьдесят шестом, двадцать восьмого августа по новому стилю, в праздник Успения Пресвятой Богородицы, во время возвращения с Лазурного Берега из отпуска их машина вылетела на встречную полосу под грузовик. Симон и дети погибли сразу, Валентина полторы недели была в коме.

Первое, что она сказала, когда пришла в себя, было: «Позовите мне русского православного священника». Священника позвали, она долго исповедовалась, причастилась. Полностью выздороветь она уже не смогла. Через полгода она умерла в Ш-ском православном монастыре во Франции от кровоизлияния в мозг, успев перед смертью принять постриг.

Если не забудешь, помолись иногда о упокоении приснопоминаемой монахини Елисаветы. Вот и вся история моего брака.

— Да, дела! А ты-то как же?

— А я в тот же год, когда жена развелась со мною, поступил сразу во второй класс семинарии, за год экстерном сдал весь курс, принял постриг с именем Флавиан и… теперь сижу вот здесь с тобою.

— Батюшка! По второму разу чайник закипел! — голос матери Серафимы был сдержанно строг.

— Пойдём, Алексей… — Флавиан со вздохом встал и попереступал с одной на другую на своих больных ногах.

По дороге к выходу я остановился у свечного прилавка, положил на поднос деньги, взял с прилавка книжечку «Поминание», раскрыл на странице «О Упокоении», и на первой строчке написал печатными буквами — МОНАХИНИ ЕЛИСАВЕТЫ.

Вернувшись на ночлег к Семёну, я застал хозяина на террасе, на той же резной табуреточке, ведущим неторопливый разговор с сидящим в «Мотином» креслице Дмитрием Илларионовичем.

— Добрый вечер, Алексей! Знакомься со своим новым соседом по «гостинице», — добродушно приветствовал меня Семён.

— Да мы уже знакомы, Семён Евграфович! Имели удовольствие общаться сегодня. Присаживайтесь, Алексей!

Я присел на услужливо подставленный мне радушной Ниной стул.

— Мы сейчас, Алексей, про шаровые молнии разговаривали с Семёном Евграфовичем, — Дмитрий Илларионович повернулся, чтобы лучше видеть меня. — Семён Евграфович считает их чуть ли не живыми существами, и, возможно, он не далёк от истины, так как природа их до сих пор наукой не объяснена.

— Ну вот, к примеру, Димитрий Илларионович, — заговорил Семён, — был у меня такой случай в молодости с этой самой шаровой молнией. Пошёл я раз на охоту по осени, проходил полдня впустую, брёл потихоньку домой. Пасмурно было, морось в воздухе висела мелкая, холодало. Вышел я как раз на луга, за Гребёнкиным оврагом, и шёл в сторону дома. Глядь, а по полю, метрах в ста от меня яркий бело-жёлтый шар катится по воздуху в полуметре над землёй, мягко так поныривая, как на невысокой волне. Размером, думаю, с колесо УАЗика будет. И катится этот шар параллельно моему ходу, чуть быстрее, чем я сам иду. Остановился я, стал глядеть на него, он тоже встал. И кольни меня тут шальная мыслишка — достану я этот шарик жаканом с ружьишка-то моего иль нет? Уже было и ружьё с плеча стянул. Смотрю, а шар вроде как краснеть стал, совсем как солнце иногда на закате, и в мою сторону пополз. «Ну, — думаю, — что-то тут не то!» Ружьишко обратно на плечо одел, перекрестился и «Отче наш» начал читать. Шар остановился, посветлел опять, потом быстренько так покатился к середине поля, где дуб двухсотлетний стоял, могучий такой. Подкатился он к дубу и как бахнет! У меня за триста метров оттуда аж уши заложило! Полыхнул дуб, как пересушенный стожок жарким летом, минут через двадцать только угольки дотлевали. Подумал я тогда: «А ну как стрельнул бы я?» Испугался, что греха таить… Вот с тех пор я к этим «шарикам» огненным с большой опаской и отношусь, прямо ведь как будто мысли мои он тогда прочитал, как вот это объяснить?