Флавиан - страница 9

Словом, тьфу — городским жителям рассказывать ни к чему — сами знают, а сельским об этом лучше и не знать (или, наоборот, знать, чтобы ещё раз подумать, прежде чем рваться в город за комфортом и деньгами).

Так вот, проснувшись на чердаке у лесника Семёна, мой мозг, привычно изготовившийся к отражению шумовой атаки города, вдруг растерялся от отсутствия необходимости включать какие-то свои защитные механизмы, без которых психика горожанина разрушалась бы со скоростью падающего самолёта.

Звуки, которые обласкали мой слух при пробуждении, были чудной божественной симфонией, в которую вплетались: щебетание и пение разноголосых птиц, тихий шорох ленивого ветерка по крыше над моей головой, поскрипывание колодезного ворота и звон воды, льющейся в подставленное ведёрко.

Далёкий крик петуха вносил свою мажорную нотку в рассыпчатое шуршание берёзовых ветвей, стрекот кузнечиков, приглушённо-солидное гудение пушистого шмеля, ревизующего остатки пыльцы в подсохших васильках над моей головой.

И, сквозь все эти, убаюкиваще-ласкающие звучания, умильно-проникновенной мелодией, подобно робкому ручейку, протекал кроткий голосок Нины, Семёновой жены, напевающий что-то щемяще-церковное: «Царица моя преблага-а-а-ая…»

Добавить к запахам и звукам весёлые солнечные лучики, пронизыващие полусвет чердака, лоскуток голубизны утреннего неба в открытом световом окошке, свисающие со стропил букеты сушёных трав и цветов, прабабушкинскую расписную прялку вместо ночного столика, и вы, возможно, поймёте, что проснулся я в сказке. Вниз я спустился нехотя.

— Доброго утречка вам, Алексей, как вас по батюшке величать? — загорелое лицо Нины светилось искренним радушием.

— Просто Лёша, Ниночка, Бога ради! Мы ведь с вами, небось, одногодки.

— Вряд ли, Алексей, мне через месяц пятьдесят шесть, стукнет, если даст Господь дожить! А вам-то, поди, и пятидесяти нет?

— Сорок пять вот недавно исполнилось. Ниночка! Как же вы умеете так молодо выглядеть? Наверное диету какую-нибудь народную знаете?

— Что вы, Лёша! Пост да молитва — вот вся наша диета. Просто здесь жизнь здоровая, воздух чистый, вода колодезная, пища без химии. Если водку не пить постоянно да не грешить стараться, так и выглядишь лучше и живёшь дольше. Я-то — грешница окаянная, а вот бабушка моя, Софья, Царство ей Небесное, до ста двенадцати годов дожила, а прабабушка Матрона до ста восемнадцати. Та вообще праведница была, молитвенница великая. Она слепенькой родилась, по старым, крестьянским понятиям — не работница. А, раз не работница — значит Богу молись за всю семью, отрабатывай своё прокормление. Она так с детства к храму и привыкла, сперва её туда за ручку водили, потом и сама стала ходить. Очень божественную службу любила, ни одной не пропускала. Её старый псаломщик под своё покровительство взял, обучил молитвам, память у неё страсть какая цепкая была до самой смерти. Книжки ей читал божественные, Жития разные, Писания. Крестьянам-то особо читать некогда, труда много, вот Мотя и была в дому вместо книжки. Все кушают, а она какое-нибудь житие пересказывает, или Евангелие праздничное объясняет. Говорят, проповедь священника слово в слово повторяла. А, как выросла, с чужими детьми сидеть стала, помоет их, покормит, а главное к вере приучает, в церковь водит. Вся родня её сильно любила и уважала, так и звали — Боженькина Мотя. А когда ей тридцать стукнуло, жених ей нашёлся, парень хороший, на семь лет моложе её, трудящий и благочестивый. Он её в церкви приметил, и сильно полюбил. И ведь уломал-таки родителей за неё свататься, уговорил. А она в ответ: «Молиться за него всю жизнь буду, за то, что честь такую мне, калеке, оказал, а выйти замуж не могу, я Христу обет дала». А какой обет — не сказала, обет и всё. Ну да её никто не принуждал, конечно, её и в своей семье за молитвы да за детей очень ценили. А парень тот через год женился, и очень удачно, всю жизнь счастливо жил, видно молитва Мотина за него сильная была. И умерла она блаженно. За год до смерти родных предупредила, потом за полгода напомнила и за месяц. А за три дня до смерти — прозрела. Напросила, говорит, у Господа, напоследок всех вас посмотреть. За те три дня у неё, почитай, всё село перебывало — прощалась. Каждому наставление какое-нибудь сказала, совет о жизни дала. А, в третий день, сидя в креслице, вон в том, что на верандочке стоит, благословила всех и сказала: «прощайте любимые мои, у Господа свидимся, молитесь за меня, грешницу, за мной пришли уже». Вздохнула и отошла легко и тихо. Как Давид в псалтири поёт: «честна пред Господом смерть преподобных его».