Флорентийский волшебник - страница 8

Наконец вдали показались и наземные огоньки. Огни города. Всадники снова пришпорили лошадей.

Стража у городских ворот оказалась покладистой. Чести назвал своего луккского поверенного в делах, старого Реффаи. Его здесь хорошо знали. Таким образом, еще задолго до полуночи беглец, утомленный и голодный, постучал в ворота дома Реффаи предназначенным для этого железным кольцом.

Закрытые деревянные ставни дома не пропускали света, но звуки цитры и смех слышны были на улице. Долго ждать не пришлось. Когда стало известно, что Андреа Чести собственной персоной пожаловал из Флоренции, настежь раскрылись ворота и сверху, по лестнице, с приклеенным на раскрасневшееся лицо радостно удивленным выражением поспешно стал спускаться Реффаи в сопровождении трех своих сыновей.

– Какая честь, какой почет для моего дома! У меня, кстати, собралась небольшая компания. Прошу, прошу к нам!

– Вы меня извините, но мы усталые. И пыльные. Вот мой провожатый и юный друг Леонардо, сын флорентийского нотариуса сэра Пьеро да Винчи. Проголодались мы изрядно. С самого полудня ничего не ели.

– Именно поэтому я и прошу вас к столу! Не обижайте моих гостей. Весьма неплохие люди, хотя в их жилах не течет дворянская кровь. Кстати, все они являются клиентами банкирского дома вашей светлости, – сказал управляющий луккским филиалом его банка, поклонившись, затем хихикнув, добавил: – благодаря, разумеется, рвению покорного слуги вашей светлости.

– Мне надо поговорить с вами, синьор Реффаи. Наедине.

– О, найдется и для этого время. – И хозяин угодливо Закивал головой.

Глядя на него, Леонардо невольно подумал: «До чего же физиономия этого старого дельца похожа на лисью».

Человек с лисьей физиономией провел их в зал, где за длинными столами, изобиловавшими яствами и винами, сидели гости.

Главу знатного дома Чести одни приветствовали озорно, с видом сообщников, иные – с утрированным почтением, но все нашли вполне естественным, что своего нежданного гостя хозяин посадил в центре, на почетное место за столом, которое до этого занимал сам.

Это позднее, далеко зашедшее за полночь пиршество в роскошном чужом доме впоследствии рисовалось в воспоминаниях Леонардо, как какое-то смутное, кошмарное сновидение.

Во время пира он напрягал все силы, чтобы преодолеть дрему: нет, спать нельзя, ведь он впервые присутствует на подобном ужине. В семействе Кортенуова его еще считали ребенком, в скромном же полукрестьянском доме деда Антонио не стремились подражать привычкам дворян или знатных горожан. А такой обширной залы Леонардо до сих пор никогда не видел. Ее украшали тяжелые плюшевые портьеры, бронзовые канделябры, серебряная чеканная посуда и кубки. Стол и сидящих за ним гостей ярко освещали пылающие высоким пламенем огромные свечи, но углы залы оставались окутанными мраком. И оттого, что звуки цитры лились именно оттуда, они звучали еще слаще, еще упоительнее.

Зачарованный Леонардо с трудом удерживал веки, чтобы они не сомкнулись. Боясь уснуть, он, тараща глаза, переводил их с одного лица на другое. Как странно, что здесь присутствуют одни только мужчины. Позднее он узнал, что Реффаи уже много лет вдовствовал, а его взрослые сыновья еще не были женаты.

Леонардо, хоть и сидел в конце стола у самой стены, но отлично видел посаженного хозяином на почетном месте синьора Андреа, который, прежде чем приступить к трапезе, поощрительно улыбнулся ему. Возле Леонардо сидел осоловелый пузатый купчик, уже ничего вокруг себя не замечавший. Временами забытье его покидало, тогда он вздрагивал и осушал вновь наполненный виночерпием кубок.

В эти минуты он бросал помутневший взгляд на своего юного соседа. Затем снова закрывал глаза, предаваясь сладкой дреме. За весь вечер он не произнес ни одного слова. Зато двое горожан в шитых золотом атласных камзолах, сидевшие напротив, не обращая внимания на Леонардо, беспрерывно перешептывались между собой. Затем, жестом подозвав к себе одного из остроносых сыновей хозяина, стали его вполголоса о чем-то расспрашивать. Тот же, насмешливо взглянув на юного гостя, склонился к ушам этих двоих. Но если бы даже их речь была более внятной, Леонардо все равно не смог бы ничего разобрать из-за громкого спора за столом, взрывов грубого смеха, частых ударов по столу, смешивавшихся со звуками то затихающей, то оживающей цитры. От невообразимого шума и хаоса, наполнявших залу, гудело в ушах усталого проводника, привыкшего к захолустной тишине и безмолвным приемам пищи за столом деда Антонио.