Флорис. «Красавица из Луизианы» - страница 54

стр.

— Ну так дайте мне вашу руку, капитан, и помогите мне подняться в карету… Отвезите меня туда, куда вы должны были отвезти ту, что этого избежала, потому что ей и вам помешали…

— Но, сударыня, это невозможно! — воскликнул Эрнодан — у него от подобного предложения глаза вылезли из орбит.

— Да нет же, друг мой, вы ошибаетесь, — спокойно промолвила Жанна-Антуанетта и, понизив голос до шепота, продолжала: — Клянусь честью, вы не пожалеете. Я умею быть благодарной! И капитан очень быстро может стать полковником!

— О, сударыня! — воскликнул обезумевший от ужаса Эрнодан.

— Довольно, дурачок! Садитесь в карету, и по дороге мы все обсудим! Подумайте-ка лучше о том, что эта ненаглядная красавица может стать вашей! Ведь братья избавили вас от жениха, который вот-вот должен был стать мужем, а я… я избавлю вас от ее возможного любовника, причем очень, очень высокопоставленного!

Жестокая борьба завязалась в душе Эрнодана. Любовь победила.

— Вашу руку, сударыня, — прошептал капитан, помогая Жанне-Антуанетте сесть в карету. Он протянул повод своего коня Лафортюну и тоже скрылся в карете.

— Скорей! В Версаль! — крикнул он. Жанна-Антуанетта с довольной улыбкой откинулась на подушки.

— Ну и каша заваривается! По-моему, все так запуталось теперь, что и не расхлебаешь! — заворчал Лафортюн, почесывая зад, который был у него самой нежной частью тела.

12

— Нет! Нет и нет! Не открою! Ни за что!

— Батистина, моя дорогая малютка! Умоляю, ведь это же я, Адриан! Открой дверь!

— Ни за что! Не желаю вас больше видеть… В особенности Флориса!

— Но я один, Батистина. Открой же дверь, ведь это я, твоей старший брат… Я люблю тебя и желаю тебе счастья…

Батистина заколебалась. Вот уже два дня, как она упрямо сидела взаперти у себя в комнате, не впуская никого, кроме Элизы и Грегуара. Они приносили ей подносы, заставленные самыми ее любимыми кушаньями, но она ни к чему не прикасалась. Элиза только, знай себе, проливала слезы на плече у старого эконома.

— О, моя голубка! Они вернулись, но… Боже мой! Боже мой! Какой ужас!

— Если они стали такими злыми, Грегуар, то могли бы и не возвращаться! — упрямо твердила Батистина, надув губки.

— О, Батистина! Моя милая мадемуазель Батистина! Они были так рады увидеть вас вновь! Не судите столь поспешно! — возражал старик, крайне удрученный тем, как все обернулось.

— Нет, не уговаривайте меня! Оставьте меня одну! Я так несчастна! — восклицала Батистина и выгоняла Элизу и Грегуара из комнаты, не забыв как следует запереть дверь.

— Ну, что она там делает? — спрашивал Флорис, с растерянным видом слонявшийся из комнаты в комнату.

Грегуар и Элиза разом воздевали руки к небу:

— Да твердит одно и тоже. Она не желает вас видеть!

— Надо вышибить дверь, и все! Это не может долго продолжаться! — рычал Флорис, никогда не отличавшийся большим терпением.

— Ну нет, брат, довольно и того, что ты натворил! Пусть Батистина не хочет нас видеть и сидит взаперти, но я не могу осуждать ее. По-своему она права. Согласись, у нее есть веские основания сердиться на нас, а в особенности на тебя! — сухо бросил Адриан.

Флорис на мгновение лишился дара речи, ибо не привык, чтобы старший брат возражал ему.

Адриан увидел изумленное лицо Флориса и улыбнулся:

— Ах, мой дорогой, невозможный, неукротимый Флорис! Ты, видно, никогда не изменишься! Позвольте мне действовать по моему разумению, друзья мои! Она ведь тоже, наверное, немного одумалась… Я поднимусь и попробую поговорить с ней, и… если она успокоилась, не будем откладывать в долгий ящик разоблачение наших семейных тайн. Я расскажу ей обо всем, что касается тебя, Флорис, и ее самой! — сказал Адриан, тяжело вздохнув.

— О, господин Адриан! Вы не сделаете этого! Я не вижу причины… — взмолилась пришедшая в ужас Элиза.

— Нет, Элиза! Я должен, я обязан это сделать!

— О, простите, господин Адриан, но я все же не понимаю почему… — настаивала старушка. Она вопросительно посмотрела на Федора и Ли Кана.

— Мудрая Любительница Порядка и Голубая Стрекоза услышат благоуханные слова из уст Счастья Дня, когда настанет Час Голубого Дракона! — просюсюкал, низко кланяясь и размахивая косой Ли Кан.