Флорис. «Красавица из Луизианы» - страница 58

В глубине души Флорис сожалел о том, что позволил себе впасть в ярость и не совладал со своим буйным темпераментом. Несколько ласковых душевных слов, слов раскаяния и сожаления, кое-какие знаки внимания и откровенное объяснение могли бы разрушить стену отчуждения, которую с превеликим удовольствием возводила между собой и Флорисом Батистина.

По натуре прямая, добрая и нежная, Батистина, не имея хороших советчиков, теперь яростно и безжалостно уничтожала всю свою детскую любовь и нежность к Флорису. Она гнала от себя воспоминания о том, что у нее закружилась голова в церкви, когда она, объятая счастливым предчувствием, уже почти узнала того, кого считала своим братом. Она сожалела о счастливых днях, когда ее окружало внимание мужчин, и сердилась на Флориса за то, что он так грубо, почти презрительно сказал ей, что обещал жениться на ней и сдержит слово.

Итак, молодые люди завтракали, обедали и ужинали в полном молчании, если только Адриану не удавалось обменяться с Батистиной несколькими ничего не значащими фразами под пристальными и удрученными взглядами Федора и китайца, в то время как Элиза и Грегуар тихонько переговаривались на кухне.

Жорж-Альбер был тоже угнетен царившим в доме всеобщим унынием, однако не забывал набивать себе брюхо лакомствами.

— О, Жорж-Альбер! Ты совсем не изменился! — воскликнула Батистина, вытаскивая из тарелки лапку обезьянки, которую та с упоением обмакивала в соус.

Жорж-Альбер утвердительно закивал головой, будто хотел сказать: «Это правда! Я — по-прежнему чудесный малый!» И он протянул Батистине свою тарелку, чтобы девушка положила ему еще порцию рагу из зайца. На мордочке было написано: «Клянусь честью, наша Элиза — наипервейшая из всех поварих, и я отдаю предпочтение ее стряпне, а не всяким китайским деликатесам!»

Батистина ласково погладила черную головку.

— Знаешь, Адриан, у меня бывает ощущение, что Жорж-Альбер вот-вот заговорит!

Жорж-Альбер довольно заворчал, стараясь поддеть вилкой ножку зайца, плававшую в восхитительном душистом соусе.

«Господи, как все очаровательно и мило! — думал совершенно захмелевший от бешенства Флорис. — Батистина смотрит на меня как на зачумленного, я для нее — последний из последних, злейший враг. А Федор и Ли Кан обращаются со мной как с презренным палачом! Адриан разговаривает со мной тихим, благонравным голосом, словно с душевнобольным, которого надо успокоить! Элиза дуется и гремит кастрюлями, Грегуар хнычет, а Жорж-Альбер делает вид, что знать меня не знает! Можно подумать, что я — чудовище, людоед! Но если бы я позволил, чтобы этот позорящий нашу семью брак был заключен, я и сам был бы опозорен, ведь я нарушил бы клятву, данную умирающему! А она… она сейчас бы оказалась прикованной цепями к этому жуткому, глупому, вульгарному буржуа!»

Флорис не находил слов, чтобы как-нибудь еще обозвать Жеодара. Он перехватил обращенный на него изумленный взгляд Батистины. Он и сам с удивлением заметил, что в ярости забылся и кромсает ножом крохотный кусочек хлеба, гремя ножом по столу. Зеленые глаза Флориса заметали молнии.

— Мой добрый, славный Грегуар, — внезапно нарушила молчание Батистина, словно прочитав мысли Флориса и решив еще пуще разозлить его. — Не можешь ли ты попросить Федора или Ли Кана поехать в замок дю Роше и узнать, как чувствует себя господин Жеодар?

Флорис сжал кулаки. Батистина бросала ему открытый вызов! К тому же она делала вид, что не замечает Федора и Ли Кана, находившихся в двух шагах от нее. Однако про себя он отметил, что девушка не сказала «мой жених». Пожалуй, это можно было расценить как определенный успех.

— Барин, так я поеду? — спросил Федор.

— Спрашивай у Адриана! — загремел Флорис, решивший испить чащу унижений до конца.

— Да, да, Федор, скачи скорей и узнай, как чувствует себя господин дю Роше, — закивал головой Адриан, согласный на все, лишь бы разрядить атмосферу и как-нибудь уладить семейные дела.

— Идем, старый приятель! — позвал Федор Ли Кана. Друзья отправились на конюшню, чтобы оседлать лошадей.

— Ах, клянусь моей родной Украиной, что за чертова баба! Помолюсь-ка я всем святым! Пожалуй, молодому барину придется взяться за кнут…