Флорис. Любовь на берегах Миссисипи - страница 26
Сладострастные губы Карлотты ласкали мужское тело, открывая в нем все новые источники наслаждения Флорис стонал в радостном изумлении, почти рычал от пробудившегося желания.
Прекрасная квартеронка застыла, уткнувшись лицом в бедро Флориса, а тот нежно поглаживал ей волосы.
— Карлотта, красавица моя, ты просто волшебница.
Внезапно Флориса охватила бешеная страсть. Грубо схватив молодую женщину, он опрокинул ее на спину А потом наступило забвение, покой, счастье.
Флорис заснул в объятиях Карлотты. Всю ночь она охраняла его сон, боясь пошевелиться и освободить затекшую руку.
Солнце уже стояло высоко в небе, когда Флорис открыл глаза. Он стал быстро одеваться.
— Ты вернешься к Карлотте, монсеньор? — шепнула она ему на пороге.
— Как я смогу забыть тебя, Карлотта?
Флорис поцеловал смуглые пальцы красавицы и улыбнулся. Карлотта горделиво протянула ему полученный накануне кошелек.
Внизу молодой дворянин на мгновение задержался в гостиной Мадам Гобаль в полном одиночестве занималась подсчетами. Флорис вручил ей несколько серебряных экю. Толстая метиска пристально взглянула на него, словно пытаясь проникнуть в душу. Ему хотелось расспросить ее о «Красавице из Луизианы», но у матроны был такой хитрый взгляд, что он решил не испытывать судьбу.
Рыжая кобыла ожидала на конюшне. Флорис легко вскочил в седло. Перед тем как отправиться домой, он заехал на Орлеанскую улицу, где купил букет цветов для Мари-Бланш, флакон пачулей[13] для маркизы и коралловые серьги для Карлотты. На все это ушло около пятидесяти ливров.
— Сегодня же утром мой раб отнесет то, что вы заказали, — угодливо произнесла владелица модной лавки, очарованная расточительным покупателем.
«Если так пойдет дальше, наши экю быстро кончатся!» — подумал Флорис с фатальной покорностью судьбе.
Подъехав к «Серебряному льву», он увидел Федора и Ли Кана. Сидя у порога, они чистили и смазывали пистолеты.
— Адриан вернулся? — осведомился Флорис.
— Да, барчук!
— Утренняя Роза омыла взор Счастью Дня, которое ожидает Майский Цветок в благовонных водах Будды, желая тысячу раз по тысяче…
Как истинный Сын Неба, Ли Кан находился лишь на подступах к сути, но Флорис прервал эту пышную тираду, дружески дернув китайца за косу.
— Прекрасно! Седлайте коней, друзья мои, мы уезжаем!
— Иисус, Мария, Иосиф! Куда опять? — на лестнице послышался голос Элизы.
Флорис устремился навстречу старой няньке, приподнял ее и расцеловал в обе щеки.
— Мы напали на след, милая Элиза.
— Лучше бы сидели спокойно дома… И поставьте меня на землю, господин Флорис, стара я уже для таких штучек! — с негодованием воскликнула старуха.
Флорис подчинился.
— И чем ты недовольна, Элиза? Кажется, мы скоро получим известия о… о нашей Батистине, — зашептал Флорис.
Старая Элиза с болью отвернулась.
— Не вмешивайтесь в это дело, господин Флорис… Вы уже много чего натворили, оставьте мою голубку в покое!
Задохнувшись от изумления, Флорис не нашелся, что ответить. По лестнице он поднимался, ощущая нарастающее раздражение… Элиза сдает на глазах, мелет всякий вздор… Еще вчера она больше всех жаждала отыскать Батистину, а сегодня ее это уже не интересует.
— Куда вы собрались, господин Флорис?
Из кухни вышел Грегуар. Над этим славным седовласым старцем годы были не властны — хоть он был лет на двадцать старше Федора и Ли Кана, но ни чем не желал им уступать.
— Мы поедем к Красной реке и озеру Поншартрен. Ты с нами, мой добрый Грегуар?
— А как же!
Грегуар уже бежал на конюшню, где казак и китаец седлали лошадей.
Через несколько минут во двор спустились Флорис и Адриан, в сапогах и модных рединготах[14]. Спор между братьями был жарким. Адриан, всегда побеждавший своим хладнокровием горячего Флориса, предложил сделку: он поедет с ним на таинственную плантацию при условии, если тот откажется, хотя бы на время, от двух дуэлей.
Город изнемогал под тяжестью влажной жары. Негритята в разноцветных шелковых ливреях обмахивали своих хозяек опахалами. Дамы расположились в саду напротив постоялого двора.
Флорис и Адриан надвинули треуголки на самые глаза, чтобы укрыться от солнца. Спутники уже ожидали обоих братьев. Те, с легкостью вскочив в седло, пришпорили лошадей, но натянули поводья, заслышав громкий крик. К постоялому двору опрометью бежал рослый Цицерон.