Формирование философии марксизма - страница 6

В «Святом семействе» Маркс и Энгельс еще не называют себя коммунистами, хотя фактически уже являются таковыми. Отмежевываясь от утопического, в особенности уравнительного, коммунизма, основоположники марксизма называют свое учение «реальным гуманизмом». Нетрудно понять, как поступает буржуазный исследователь: он объявляет «реальный гуманизм» отрицанием коммунизма, игнорируя бесспорно коммунистическое содержание «Святого семейства»[4].

В этом произведении Маркс и Энгельс развивают важнейшее положение об исторической роли пролетариата и неизбежности революционного уничтожения капитализма. Выступая против младогегельянского идеализма, они еще не размежевываются с антропологическим материализмом Фейербаха. Более того, они утверждают, что именно в философии Фейербаха «человек познан как сущность, как базис всей человеческой деятельности и всех человеческих отношений…» (1, 2; 102). Этот, выражаясь словами самого Маркса, «культ Фейербаха», характерный для «Святого семейства», оказывается буквально находкой для буржуазных интерпретаторов марксизма. «Антропологизм молодого Маркса, – заявляет один из них, – содержит положения, которые отнюдь не устарели и в настоящее время» (94; 33).

Философская антропология характеризует сущность человека как совокупность «природных» качеств, которые лишь модифицируются в ходе истории человечества. Сведение социальных проблем к антропологическим вполне устраивает буржуазных критиков марксизма, так как оно позволяет истолковывать катаклизмы капиталистического общества как дисгармонию, коренящуюся в самой человеческой природе. Удивительно ли, что они упорно выискивают хотя бы слабое подобие такого рода антропологической концепции в ранних работах Маркса. Ведь без этого никак не примирить Маркса с Кьеркегором. Вот почему поворот буржуазных идеологов к молодому Марксу является специфической формой борьбы против марксизма[5].

Таким образом, и противопоставление ранних работ Маркса произведениям зрелого марксизма, и стирание качественных различий между ними – все это в конечном счете согласующиеся друг с другом концепции. Одни упрекают Маркса в том, что он отверг гуманистическое кредо своих юношеских лет и стал «экономистом»; другие, напротив, доказывают, что Маркс всю свою жизнь пересказывал гегелевские идеи, составляющие якобы основное содержание его ранних трудов[6]. Третья разновидность критиков уверяет, что молодой Маркс разработал систему воззрений, радикально отличающихся от диалектического и исторического материализма. Но все эти критики единодушны в одном – в изображении научного коммунизма в виде спекулятивной, по преимуществу гегельянской, концепции, весьма слабо связанной с конкретным исследованием и обобщением исторического опыта, экономических фактов и т.д.

Конечно, приписывание Марксу гегельянства не является чем-то новым в истории буржуазной и ревизионистской борьбы против марксизма. Еще Бернштейн упрекал основоположников марксизма в «некритическом» усвоении диалектики Гегеля. «Маркс и Энгельс, – утверждал вслед за Бернштейном чешский буржуазный профессор Т. Масарик, – не поняли, что диалектика Гегеля для них непригодна» (32; 46). Однако в прошлом критики марксизма обычно не утверждали, что Маркс и Энгельс заимствовали у Гегеля не только диалектику, но и основные идеи своего коммунистического учения[7]. Ныне же они все чаще и чаще предпринимают попытки свести содержание научного коммунизма к гегелевской философии истории. Даже исторические, экономические и политические воззрения Маркса и Энгельса сплошь и рядом выдаются за особого рода интерпретацию философии истории Гегеля. Типично в этом отношении безапелляционное заявление неотомиста Дж. Ла Пира: «…коммунистическое учение о мире целиком основывается на гегелевской теории» (105; 2). Что же вынуждает критиков марксизма, обходя молчанием марксистский анализ гегелевского понимания истории, разглагольствовать о принципиальном совпадении важнейших идей Маркса и Гегеля? Ответ на этот вопрос может быть только один: объективная логика буржуазной борьбы против марксизма.