Форсированным маршем (главы из книги) - страница 27

— Не расстраивайся, Кристина, в Америке я подарю тебе красивые платья и очаровательные туфли на высоких каблуках.

И Кристина смеялась от радости.

Она становилась нам все дороже, до такой степени, что каждый из нас легко отдал бы жизнь, чтобы спасти ее. По утрам она открывала глаза, смотрела на эту группу плохо одетых мужчин, окружавших ее, и говорила:

— Так чудно видеть всех вас здесь. С вами я чувствую себя в такой безопасности!

По дороге ей нравилось подстрекать Заро к паясничанию. Даже если он был уныл и невесел, ей всегда удавалось с помощью поддразниваний привести его в хорошее расположение духа. Ободряемый вниманием к нему, он переполнялся юмором. Иногда, глядя на них, мне с трудом верилось в то, что мы находимся в таком затруднительном положении, что мы — полуживы от голода и впереди у нас остается самая тяжелая часть пути. Сдержаннее всех в нашей группе был Маршинковас, литовец. Он мало говорил и обычно высказывал свое мнение только тогда, когда его спрашивали об этом. Кристина шла рядом с ним на протяжении многих километров, разговаривая тихо и серьезно, и мы становились свидетелями чуда, когда видели, как Маршинковас улыбался и даже хохотал во все горло.

Отныне в группе появилась еще и медсестра. Колеменос начал прихрамывать. У него болели пальцы ног. Кристина промыла их, оторвала от своей юбки полоски ткани и забинтовала ими места, где была содрана кожа. Когда открылась моя рана на ноге, она забинтовала и ее. Как только кто-нибудь получал порез или царапину, она приступала к делу. Когда повязки становились уже ненужными, она стирала их в ручейке, сушила и хранила до следующего применения.

На подходах к реке Баргузин, чуть выше озера, проблемы возникли у нее. Она отстала, и я увидел, что девушка хромает. Я попросил остальных остановиться и вернулся к ней.

— Мои сапоги немного причиняют мне боль, — сказала она.

Я снял их. У нее на подошвах ног и на пятках была содрана кожа из-за того, что лопнули волдыри. Кристина, наверняка, испытывала муки уже несколько часов. Эти сапоги были слишком большие и тяжелые для нее. Она утверждала, что все нормально, что она может идти дальше, на что мы все семеро резко возразили. Я перевязал ей ноги ее же повязками и уговорил отрезать длинные голенища сапог, чтобы проверить, легче ли ей будет ходить с меньшим весом на ногах. Войлок мы взяли с собой, чтобы потом подшить их в мокасины. Но спустя час она захромала еще сильнее, и мы решили смастерить ей обувь.

Итак, я принялся за работу и постарался приложить все свое умение, на которое был способен, чтобы сделать достойную обувь из материалов, которые имелись у меня. Остальные стояли вокруг меня и наблюдали за всеми стадиями кройки и шитья. Для большей прочности я сделал двойную подошву и внутреннюю подкладку из соболя. Все поздравили меня с этой работой, и Кристина от избытка чувств поцеловала меня в лоб.

Мы все начали думать, что она приносит нам удачу. Наше движение ни разу не задерживалось до тех пор, пока однажды вечером, на пятый день после того, как мы свернули на юг, перед нами не предстала река Баргузин. Проблемы с этими большими реками заключались в том, что надо было ходить вдоль берега в поисках подходящего для переправы места. На следующее утро мы обнаружили, что перед нами еще три другие большие реки. Перейдя через первую, мы через час ходьбы были уже у второй. Затем через час дошли до третьей, более широкой, и потеряли несколько часов на разведку, прежде чем перейти. Эти три реки чуть дальше на западе сходились в одной точке, расширяя Баргузин, и впадали в Байкал. Перейдя через третью реку, мы взобрались на один из холмов и разожгли огонь, чтобы обсохнуть. Мы все страшно устали и проголодались.

Я терпел голод без сильных мук в течение восьми дней. Все мои товарищи уже испытывали тяжкие муки голода. Но когда боли одолевали меня, я страдал от них тяжелее, чем остальные. В тот вечер мы приготовили кашу из крупы, но ее у нас получилось так мало, что это было почти хуже, чем совсем ничего. Добывание еды превращалось в навязчивую мысль. Некоторые предлагали сходить стащить что-нибудь на ферме. Но даже в крайности, в которой мы находились, больше всего боялись, что нас заметят местные. Если бы нас преследовали решительно, то, по крайней мере, некоторые из нас были бы схвачены.