Фотоаппарат - страница 47

День, когда я решил подняться к Дрешерам (полить цветы и поболтать с ними, как было велено), оказался тем самым июльским днем, в который я навсегда выключил телевизор. После ужина я пошел на диван в гостиную и уселся с газетой, не собираясь ничего смотреть. Напротив дивана стоял выключенный телевизор, и я спокойно читал в нежном полумраке комнаты при свете маленькой галогеновой лампочки (жаркий круг от лампы падал мне непосредственно на череп и обрамлял лысину чудесным золотистым пушком). Я не собирался нарочно истязать себя и сел перед телевизором единственно ради проверки: мне было интересно, можно ли бороться с искушением в присутствии самого предмета страсти, — а если опыт не удастся, я попросту включу его. Раньше, когда я оставался вечером дома один, я часто и вовсе не смотрел телевизор, а занимался чем-нибудь другим, читал или, например, слушал музыку, но теперь, из-за того только, что я решил не смотреть телевизор, он обрел надо мной чудовищную власть, приходилось признать, что жить без него трудно. Впрочем, я не сдавался. Я развернул газету, подложил под голову подушку и, сидя перед выключенным экраном, мирно просматривал программу телепередач.

После отъезда Инге и Уве (около трех недель назад: начало их отпуска примерно совпало с окончанием Тур де Франс) я напрочь забыл о цветах и только сегодня, слоняясь, прежде чем лечь, по гостиной, случайно увидел бумажку с таблицей. Перечитывая указания, я испытывал легкие угрызения совести: как-никак я один отвечал за здоровье цветов, надо было сходить к ним, проведать, а заодно и развеяться. Я отправился к Дрешерам прямо в пижаме и на лестнице, на темной лестничной клетке (освещение в подъезде не работало) наткнулся на странного типа: он тащил спортивную сумку, на вид очень тяжелую, мне почудилось, что из нее торчат части магнитофона и столовое серебро. Я остановился, держась за перила, и посмотрел ему вслед. Я крепко сжимал лейку (у меня была собственная алюминиевая лейка) и стоял, не шевелясь. Парень обернулся и, прежде чем скрыться, быстро пробежал по мне взглядом. Так у нас завязалось знакомство (теперь он, должно быть, в тюрьме). На площадке третьего этажа я нагнулся к замку и осторожно отпер дверь. Повсюду чудилась опасность. Я нащупал выключатель и сделал несколько шагов вперед. В квартире было тихо. Кабинет, куда я проскользнул, встретил меня молчанием. Здесь стояла полутьма и было пусто, если не считать фикуса, безмолвного, безволосого, китайского, верного, пожилого. Его спокойствие передалось мне; надо было собраться с мыслями, и я сел на стул в кабинете Уве. Сжимая в руке лейку, я поднялся, открыл балкон и вышел подышать прохладным ночным воздухом. Едва переступив порог, я, отшатнувшись, вжался в стену. Вы знаете, что делалось на улице? Под самым нашим домом стоял злодей, с которым мы столкнулись на лестнице, и говорил с сообщницей (возможно, с мужчиной в парике), помогавшей ему закинуть сумку в кузов ворованного грузовика. Я стал свидетелем ограбления — редкая удача. Я не дышал, не шевелился и только крепче сжимал лейку. В этот час наша улица спала, и я, прислушавшись, сумел разобрать, о чем они говорили: я сносно знал немецкий, немецкий как язык и как способ мышления (живя в Берлине, я всерьез увлекся всем немецким). Какой тип? говорила женщина. Лысый, отвечал парень, лысый в пижаме. Он запрокинул голову, подумал и добавил — с лейкой. Лысый в пижаме с лейкой, сказала женщина и засмеялась, лысый в пижаме с лейкой ночью на лестнице — прелесть, просто прелесть! И он подумал, что ты вор, сказала женщина и снова захохотала. Она чуть не упала на тротуар от смеха, ей пришлось схватиться за мужчину. Да, он сделал вот такую морду, сказал тот и захохотал. Вся улица теперь звенела от смеха — словно в какой-то другой стране. Я стоял в пижаме на темном балконе, сжимал лейку и, заразившись их весельем, сам горько улыбался.

Через несколько минут я, стоя в халате на кухне Дрешеров (пришлось накинуть на пижаму халат, просторный халат Уве из шотландки с широкими, расшитыми по краю рукавами; я закатал их до локтя), наполнял лейку, стараясь не брызгать на ноги. Я закрутил кран, подождал, пока докапает в посудину, словно доделывая по-маленькому — на кран у Дрешеров и впрямь, была надета длинная резиновая насадка, чтобы хозяйке удобно было направлять струю, — завершив процедуру, с усилием поднял большую алюминиевую лейку, в ней сейчас было несколько литров воды, и пустился в путь, таща лейку в правой руке, как чемодан. Выйдя в холл, я вынул из кармана таблицу, полученную от Дрешеров, и перечел. Как, спрашивается, разобраться в этой немецкой ботанической зауми? И с чего начать? Привожу здесь таблицу — я полагаю, замешательство мое станет понятным. Подоконник на кухне: всходы петрушки и базилик. Каждый день (по возможности). Кухня: горшок с тимьяном. Два раза в неделю. Входная дверь: юкка. Раз в неделю. Кабинет: фикус эластика (желательно опрыскивать). Бегония (Листья не мочить! Не опрыскивать. Два раза в неделю: обязательное рыхление. Менять землю; обкапывать корень). Балкон: всходы маргариток. Каждый день (по возможности). Спальня: гортензия (Листья не мочить. Желательно: протирать. Поливать два раза в неделю). Папоротник (Очень любит воду: в жару два раза в день, при нормальной погоде — один раз ежедневно. Листья не мять). Гибискус (Поливать редко). Плющ (два раза в неделю). Дальше две строки было пропущено, затем шла приписка восторженным женским почерком, округлым, не лишенным остроты.